Venenum meum (СИ)

— Дальше не знаю, — Мирон задумчиво перебирает струны гитары. — Думаешь, будет ещё какое-то дальше?

От тоски в его голосе у Билла сжимается сердце.

— Пошли спать, — говорит он.

Мирон вздрагивает.

— Нет, я, пожалуй, ещё посижу.

— Как знаешь.

Билл идёт в свою комнату, переодевается и без сил валится на кровать.

«Спать! Как же я не догадался! Она опять придёт сегодня — к нам обоим, — обжигает его внезапная мысль. — Потому Мирон и не ложится. Он одновременно и хочет, и боится её».

Билл пытается подняться, но он так устал за этот долгий хлопотный день, что глаза его закрываются сами собой.

«Завтра, всё завтра… По крайней мере, она не убивает во сне… а значит — ничего непоправимого не произойдёт».

***

На этот раз она встречает его на пороге сна: юная, обнажённая, прекрасная, в венке из луговых цветов.

— Такой ты хотел меня видеть?

Её лицо плывёт перед ним серебристой дымкой, постоянно меняя черты.

— Остановись! — Билл чувствует на губах её тёплое дыхание. — Прошу тебя, пусть всё останется — так.

Она смеётся прозрачным переливчатым смехом.

— Тебе хочется волшебства?

— Да!

Даже во сне перед внутренним взором Билла всплывает перекошенное страстью лицо Мирона Вогтэйла.

— Да! — повторяет он. — Я хочу именно волшебства. Это ведь мой сон?

— Я бы не была так уверена.

Они идут по лесной тропинке. Сквозь тёмные ветви деревьев проглядывают крупные звёзды. Под босыми ногами Билла дышит нагретая дневным солнцем земля.

— Где мы? — спрашивает он.

— Тебе виднее…

Она лёгким облачком тумана плывёт рядом с ним. Вот туман уплотнился, и мелькнула высокая девичья грудь с крупной горошиной соска, вот показалась очаровательная ножка, потом — другая, вот вырисовался плоский живот со светлым треугольником волос внизу.

Билл нервно сглатывает и отводит взгляд.

— Я тебе не нравлюсь?

— Наоборот, очень нравишься, — Билл мысленно радуется, что позаботился перед сном натянуть пижаму, так не видно его растущего возбуждения.

Он не намерен давать волю желанию. Только не сейчас.

Она опять смеётся.

— Посмотри на меня. Или боишься?

— Я одену тебя в белый шёлк, — тихо произносит Билл, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Я хочу любоваться тобой.

— Что это?

— Стихи. Их много лет назад написал мой отец для единственной женщины в своей жизни — моей матери.

— Глупо, не находишь? Ты можешь делать со мной что угодно, но предпочитаешь заниматься болтовнёй? — она начинает раздражаться.

— Да. Я хочу видеть тебя, мечтать о тебе, встретить тебя в реальной жизни, пусть не такую прекрасную, как здесь, зато из плоти и крови. Я хочу всматриваться в твоё лицо — такое любимое и родное, хочу держать тебя за руку и слышать, как бьётся на твоём запястье тоненькая ниточка пульса. Я хочу замирать от восторга, когда ты касаешься меня… — У Билла перехватывает дыхание. — Понимаешь? Не от похоти или желания тобой обладать — от счастья, что ты ходишь по этой земле, под этим прекрасным небом!

— Уходи! — в её голосе звенит истерика.

Биллу кажется, что вот-вот туман сложится в настоящую, живую девушку. Он говорит по наитию, но чувствует, как слова, точно стрелы, без промаха попадают в цель.

— Я хочу, чтобы всё, что ты даришь во сне, ты дарила мне по любви. Даже если я никогда больше не прикоснусь к тебе. Даже если всё, что мне останется, — это мечты, раскаянье и боль утраты.

— Уходи!

— Не могу: до рассвета мы связаны. Не хочу: до рассвета я буду говорить с тобой о любви. Не о любви к тебе, потому как это будет ложью, а я не хочу лгать. О другой любви — той, ради которой глупые людишки вроде меня готовы отдать жизнь. О любви возвышенной и страстной, взаимной и неразделённой. О любви, в которой рождаются дети, в которой зачали меня и моих братьев. О любви, подарившей мне самую прекрасную в мире сестру.

Биллу кажется, будто его слова уже не стрелы, а нити. Они сплетаются в прочную ловчую сеть. Ещё мгновенье, — и девушка из его сна будет полностью опутана ею.

Но её силуэт вспыхивает языками багрового пламени — и сеть, не доткавшись, сгорает. Она стоит в огне — величавая и яростная, так не похожая на прежний покорный и нежный образ.

— Ты готов отдать жизнь, человек? Хорошо. Твои слова были услышаны. Приходи ко мне завтра — наяву, в одиночестве, тоске и страхе… А чтобы тебе было легче идти…

Пламя расступается, в самом его сердце Билл видит гостиную, прислонённую к стулу гитару, на диване, свернувшись калачиком, спит Мирон.

— Нет!

— Да.

Мирон поднимается. Его глаза закрыты. Он берёт со стула запасную гитарную струну, потом — встаёт на диван, прилаживает один конец струны к потолку, а второй — закручивает в хитрую петлю…

— Ты не сделаешь этого, ты не сможешь! Кто — ты?

Билл в отчаянье бросается к ней, но видение исчезает.

— Я смогу, человек. Я много чего могу. Так что тысячу раз подумай, хочешь ли ты услышать ответ.

Пламя взмывает вверх и тут же опадает, мгновенно угаснув.

Билл остаётся один — в темноте.

— Мирон!

========== Часть 2 ==========

***

— Мирон! — Билл просыпается с криком.

Сердце колотится так сильно, словно собирается пробить грудную клетку. Билл вскакивает и, уронив по пути стул, бросается в гостиную.

— Мирон!