Venenum meum (СИ)

Розмари, святая бродяжка моя, моя сумасшедшая глупышка, поняла ли ты, каким щедрым даром явилось для меня твоё тело? Успела ли ты, разморённая полуденным июньским солнцем, сообразить хоть что-то, когда я вошла в тебя, стала — тобой?

Жили-были эльфы на холме,

Пели, чаши звонкие ковали,

Но однажды дело шло к зиме,

И сковали чашу из печали.

Нельзя спать на холмах, тебе этого разве не говорили, Розмари?

Ты не послушалась взрослых, и вот цена твоего непослушания.

Я растираю в пальцах соцветие розмарина, вдыхаю его горьковатый свежий запах.

Я помню — всё.

Каждого мальчишку, юношу, мужчину и старика, к которым я приходила в сон, — помню.

Женщины тоже были, но никто из них не приходил ко мне больше одного раза. Видимо, они инстинктивно догадывались о цене.

Мужчины же видят только то, что на поверхности. Две монеты — сон. И — больше ничего.

Я питаюсь их вожделением, их болезненной зависимостью, их страстью. Мало кто из них может достигнуть во сне полноценного оргазма, — и это тоже придумала я.

Чтобы возвращались ко мне, чтобы жертвовали братьям и сёстрам моим. Хоть так — не догадываясь о жертве, не вознося молитв.

Каждый из забытых богов желает вернуться. Желает вспомнить, кем он когда-то был.

Но знал бы кто, как иногда мне хочется — забыть.

***

Мирон Вогтэйл снимает квартиру на окраине Хогсмида.

— Хозяйка — сквиб, — объясняет он Биллу по дороге. — Отдельный вход, на двери нет замка. Я навешиваю простенькое заклятье — красть у меня всё равно нечего. На профессиональную аппаратуру я так и не накопил.

«Накопишь тут, — думает Билл. — Все деньги, небось, спускаешь на горшки мадам Розмерты».

Квартира оказывается небольшой. Всего несколько комнат в одноэтажном доме.

С порога Биллу шибает в нос запах табака, грязного белья и протухшей еды.

— Я совершенно забываю про уборку, — оправдывается Мирон.

«Совершенно забываю», пожалуй, не то выражение. Для обстановки кухни-гостиной больше подошло бы: «не убираюсь вообще никогда». На диване и стульях — ворох одежды, книг, исписанных нотных листков. Все горизонтальные поверхности заставлены грязной посудой с присохшими заплесневелыми остатками еды. Кухонная раковина в ржавых потёках.

Билл брезгливо морщится и уже начинает жалеть о своём решении. Дом его родителей тоже не может похвастаться идеальной чистотой, но чтобы — вот так?

— Не бойся, твоя комната в полном порядке, — торопливо говорит Мирон.

Похоже, он боится, что Билл передумает и попросит вернуть деньги.

Билл заглядывает в комнату, предназначенную ему. Кровать, стул, шкаф, письменный стол, небольшой камин. Больше всё равно ничего не поместилось бы, даже при желании. Окно выходит, судя по всему, в сад. Билл открывает створку, чтобы впустить в комнату свежий воздух.

— Ну как? — с надеждой спрашивает Мирон.

— Годится, — отвечает Билл.

Лицо Мирона расплывается в улыбке.

— Ты тогда за вещами пока смотайся по-быстрому, а я посплю. Не поверишь, с вечера ещё не ложился.

Билл аппарирует к Норе. Объясняет Молли, что решил жить отдельно. «Надеюсь, это не из-за утреннего разговора, сынок?» — «Нет, мама, я уже давно собирался, только не мог найти подходящее жильё». Потом поднимается в свою комнату, скидывает вещи в рюкзак, достаёт из ящика стола остатки денег. Вот, пожалуй, и всё. Кто бы мог подумать, что он так легко расстанется с домом?

Боясь передумать, Билл плотно закрывает за собой дверь комнаты.

Внизу Молли хлопотливо заворачивает что-то в коричневую бумагу.

— Возьмёшь с собой. Тут свежие пирожки, я как знала, когда тесто ставила. И немного вчерашней запеканки, и кусок говяжьей вырезки, — она незаметно вытирает глаза рукавом. — Какой ты уже большой стал, Билли.

— Мама, — смеётся Билл. — Я же не в Египет уезжаю. В Хогсмиде меня вы все сможете навещать, даже Чарли и Перси.

— Обними уже свою старую мать! — Молли всплёскивает руками.

— Где? Кого обнять? — Билл в притворном недоумении вертит головой. — Никаких старых матерей я тут не вижу. Вижу какую-то симпатичную женщину в полном расцвете обаяния. Ба! Да это же и есть моя мать-старушка.

— Скажешь тоже, — Молли нежно обнимает его. — Такой же болтун, как твой папочка. Я с ним даже поругаться не могу: кричишь на него, а он подскакивает и в щёку целует.

«Значит, помирились», — облегчённо думает Билл.

— Веди себя хорошо, — на прощание говорит Молли.

Билл послушно кивает.

«Если бы ты знала, мама, насколько плохо я себя намерен вести».

***

Билл возвращается в Хогсмид.

У него получается аппарировать прямо к порогу своего нового жилья. Он входит внутрь, вешает куртку на гвоздь в прихожей и какое-то время в нерешительности стоит, не в силах сообразить, с чего начать. Потом ставит рюкзак на грязный пол. Бытовых заклятий Билл не знает, остаётся только надеяться, что где-то в квартире найдутся ведро и швабра.

Билл заглядывает в ванную и удручённо качает головой. «Когда Мирон проснётся, пожалуй, следует привлечь его к уборке. Одному мне это всё не выдраить».

Билл подходит к двери, ведущей в комнату Мирона, и слышит из-за неё слабый стон. Слегка поколебавшись, он тихонько открывает её.