Венок раскаяния

Я не поверил. Возможно ли? От имени могучей и гордой страны — одинокой женщине такое унизительное, беспардонное предложение.

Я не поверил бы. Если бы в дипломатической перепи­ске не увидел этих строк: в связи с тем, что процедура передачи земельных участков в дар является весьма сложной, пусть И. Сологуб их продает, а деньги передаст нам. В связи с ее отказом возникает вопрос об искренно­сти ее намерения.

Вас приглашают на званый ужин, а вы: я не приду, я лучше деньгами.

Ирине Леонидовне все же удалось минувшим летом погостить у нас в стране десять дней.

— Меня все время обманывали. В Краснодар вначале не пускали, говорили, что там гостиниц нет, жить негде. А когда я увидела в Москве, в каком виде рисунки отца… мне сказали, что теперь их будут хранить в Москве. А я-то вижу загорские номера и письмо с требо­ванием вернуть все обратно в Загорск.

Сейчас Ирина Леонидовна для реставрации рисунков отца покупает за свой счет особый картон в Париже и ищет оказию переправить на Родину. При мне она соби­ралась на вокзал, чтоб отправить этот картон со случай­ной знакомой в Москву.

— Зачем мне такое хранение? У меня дома и свой чулан есть.

Неправда, что рука дающего не оскудеет. Все зависит от того, кто берет.

Я почти убежден, даже если сладилось бы все с землей на Капри, нашли бы причину отказать в Краснодаре. Боимся запачкаться в чем-то не нашем. Есть при­меры и не столь дальние — под рукой, в собственном доме.

Лет пятнадцать назад старая француженка русского происхождения побывала в доме отдыха «Известий» под Москвой, место ей понравилось, она загорелась идеей построить здесь дом одинокой матери и ребенка и небольшой коттедж для себя. Редакция и издательство идею с удовольствием поддержали. На стадии очередных переговоров она добавила сущий пустяк: пусть будет зна­читься на дощечке: дом построен на средства такой-то — ее имя. Возникла легкая заминка, решили от дома отка­заться. «У нас в стране одиноких женщин нет»,— сказали иностранной даме. «Одинокие женщины есть в любой стране»,— ответила она. «У нас они живут в коллек­тиве»,— парировали мы. «Я — старая, скоро умру, после меня снимете надпись, если так стесняетесь».

Руководство издательства долго согласовывало и увя­зывало вопрос наверху. Отказываться жаль, решили — строить. Старая француженка приехала в очередной раз. На новых переговорах, напоминавших встречу двух вели­ких держав, иностранная гостья расписалась и поставила свою личную печать. А мы? Чтобы путь к отступлению на всякий случай не отрезать — бухнули штемпель, кото­рый ставят десятками тысяч на все конверты. Она поняла: не то. Вызвали срочно зам. председателя проф­кома издательства, та — не в курсе дела, но по дороге, в коридоре, успели ее предупредить: ставь профкомовскую печать и распишись, с профсоюзов — какой спрос.

Дальше решили схитрить, что-то вроде как с землей на Капри. Валюту французской дамы потратить на дик­тофоны, внутриредакционную связь. А строить — на рубли. Но дама оказалась умнее, чем думали: она вло­жила капитал в швейцарский банк, и востребовать мог только Госстрой и только для строительства дома, т. е. валюта шла, как мы говорим, «целевым назначением».

После неудачных попыток завладеть деньгами пред­ставители издательства обратились к самой мадам, она, естественно, валюту на рубли менять не стала, в очередной раз (пятый или шестой) приехала в Москву и дого­вор расторгла.

— Жаль,— сказала она,— вы так и не научились хозяйничать. Я разочарована.

Уже и директор издательства умер, уже и одинокие женщины в коллективе давно состарились. А все — по­мнится.

Сколько же мы теряем из-за нашей провинциально­сти. Разговор ведется словно на разных уровнях.

К концу жизни, перед бесконечностью, одиночество предстает во всей истинности и необратимости. По бесси­лию — старческое одиночество, как детское сиротство. Многие об эту пору хотят оставить хоть какую-то память о себе — именно на Родине.

Вот, предлагают нам, примите в дар библиотеку или, скажем, коллекцию редких дорогих картин. Бесплатно. Только укажите: из фамильной коллекции таких-то. Единственная, малая просьба.

Мы, однако, проявляя бдительность, избегали «поро­чащих связей». Но и отказаться от дармового не хватало сил. В итоге не «связи» нас порочили и унижали — сов­сем другое. Возьмем вашу бесценную коллекцию, гово­рили мы, но безымянною.

Многое сейчас меняется, но все-таки до разговора откровенного и делового нам еще далековато, мы еще только на пути к сотрудничеству.

Что там эмиграция. Вот вам дружественный северный сосед — Финляндия. На исходе прошлой зимы в библио­теке Академии наук в Ленинграде произошел пожар, погибло много ценнейших книг. Финны предложили: в наших архивах есть экземпляры сгоревших уникальных книг — возьмите.

Мы отказались. Чтобы не раскрывать масштабы по­терь.

Не столько от чужестранцев скрывали, сколько от собственного народа.

Трудный мы партнер для Запада, непредсказуемый!

Постоянный заступник нашей культуры Дмитрий Сер­геевич Лихачев сказал: