Венок раскаяния

До этого он был в СССР пять (!) раз. Дважды студентом, еще дважды — в командировке, как доцент. Один раз был руководителем делегации преподавателей Франции. Три последние поездки — недавно, в восьмидесятых годах. От сотрудничества с нами его отговаривали не только недруги всяких франко-советских отношений, против увлечения Россией и поездок в Советский Союз по-прежнему его родители и жена. Теперь ему говорят: «Доездился?»

Но в чем он провинился, французский профессор? По его просьбе МИД Франции запросил нашу сторону. Ответы были невразумительные: вначале — опоздал с оформлением, потом — сам, дескать, не захотел ехать…

У Герра достаточно недостатков — колючий, со злой иронией. Я вполне допускаю, что в каких-то разговорах он мог нелестно отозваться о нашей действительности. А сами-то мы лестно ее оцениваем? Если он оказался неприятен кому-то — что же, не дружи. Но можно ли иметь с ним отношения деловые? Можно и нужно. Он не друг Советской власти, но он друг русской культуры; и сегодня он нужнее нам, чем мы ему. А завтра должен быть еще нужней. Но не опоздаем ли? Мы как-то при­выкли, что мы — государство: когда захотим — разре­шим, и любой двинется навстречу, когда позовем — побежит. Нет, нынче другой век. Надо помнить, что во взаимоотношениях между государством, пусть самым могучим, и личностью, пусть самой незаметной, у лично­сти тоже может быть самолюбие и самосознание.

— Обижен? Нет, я не ребенок. Оскорблен? Да, бе­зусловно.

А теперь, на десерт: его сокровища.

Собрание картин, если считать не только масло, но и акварели, наброски, — несколько тысяч!

— Это — последний портрет работы Бакста за грани­цей. А это недавнее приобретение — работа Анненкова 1913 года, узнаете, кто изображен? Маяковский, Евреинов и сам Анненков. У вас в России есть репродукция ее. Я храню костюмы Коровина для постановки «Аленького цветочка» в Большом театре, существовавшей до 1914 года. В ваших художественных изданиях пишут: местонахождение неизвестно. А они — здесь…

Но главная гордость Герра, конечно же, литература, поэзия.

У него более 40 000 наименований книг — уни­кальных.

10 000 томов русской эмигрантской поэзии. По его уверению — самое большое в мире собрание.

Архивных материалов и писем — не счесть. Неопу­бликованные письма Бунина, Танеева, Куприна, Северя­нина, Ходасевича, Балтрушайтиса. Более тысячи писем Бальмонта — часть дореволюционного архива поэта. Письма Керенского, он тоже был когда-то участником литературных вечеров в Париже.

— Вот редкая книга Ходасевича о Пушкине. Тираж 400 экземпляров. Из них 50 — нумерованных, это те книги, которые в продажу не идут, автор хранит у себя либо дарит друзьям или меценатам. Так вот у меня — под номером пять, с дарственной надписью Ходасевича — Бунину. Почти всегда такие нумерованные книги издавал Ремизов. А вот «Портрет без сходства» Георгия Иванова и с дарственной надписью, и с рисунками самого автора, с его автопортретом.

У Герра много картин, и особенно книг с дарствен­ными надписями ему. От Зайцева («Дорогому…», «С луч­шими чувствами…»), от Анненкова («Моему историо­графу»). От Адамовича, Гуля, Одоевцевой, Вейдле, Зака, Шаршуна, Терапиано, Лифаря. В 1934 году Сергей Лифарь издал пушкинское «Путешествие в Арзрум». Издал роскошно — 50 нумерованных экземпляров, из коих 20 — на императорской японской бумаге и 30 — на голландской.

— Здесь у меня — 15-й экземпляр, то есть на импера­торской бумаге: «Рене Юлиановичу Герра с дружескими чувствами. Сергей Лифарь».

Конечно, коллекционеру такого уровня удержать себя в рамках одной лишь первой эмиграции невозможно. У Герра — первоиздания Державина, Пушкина, в частности «Евгений Онегин», «Думы» Рылеева незадолго до восста­ния декабристов. Прижизненные издания Крылова, Турге­нева, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Добролюбова, Островского. Многие издания с автографами авторов (Лев Толстой, Сухово-Кобылин и т. д.). Редкие издания Пушкина в Берлине и Париже с иллюстрациями Зака и Григорьева. Тиражи — 200—250 экземпляров.

Это все то, что собиралось как бы попутно, между делом. Неопубликованные письма Льва Толстого, Турге­нева, Горького. Материалы о Николае II, в частности о его жизни в Тобольске, письма царя той поры. Письма Врангеля.

За каждой строкой — чье-то чужое дыхание. За каждым твореньем — чья-то судьба.