Венок раскаяния

Отчего истины, самые верные, самые нужные звучат иногда, как показные, парадные, повисают в воздухе и растворяются, не оставив следа — ни уму, ни сердцу? Еще хуже — вызывают порой раздражение. Мешают штампы, стертость слов, употребление их не по поводу.

Посмотрите, как ведет Аграновский читателя от простого к сложному! Пустырь. Обыкновенный пустырь перед домом. Сколько людей прошло мимо — тысячи, сотни тысяч? А журналист остановился. «Что тут у вас будет?» — спросил он Едоковых, с балкона которых как раз открывался вид на пустырь. «Дом будут строить. Для начальства». — «Точно знаете?» —«Говорят…»

Проверил, оказалось — нет. Тут будет зеленая зона. Вывод: «Природа не терпит пустоты. Пустыри зара­стают. Преимущественно сорняками. Я хочу сказать, что всякое отсутствие информации восполняется слу­хами. Слухов полезных нам не бывает. Слухи бывают только вредными».

Жители дома знают, что происходит во Вьетнаме, что творится на Ближнем Востоке. А что перед домом — не знают. Почему? Нужна гласность. И тогда, когда строятся планы, и обязательно тогда, когда что-то сорвалось, не удалось.

«Нужна обыкновенная информация о жизни. Она должна быть всеобъемлющей, потому что глупо таить от людей то, чего скрыть все равно невозможно. Она должна быть своевременной, потому что грош цена информации, если она ковыляет позади событий, если обнародована, когда уж, как говорится, подопрет.

И последнее скромное пожелание: сообщаемые сведе­ния обязаны быть стопроцентно, скрупулезно прав­дивы.

Конец месяца, мастер просит рабочих задержаться: «План заваливаем, надо, братцы, поднажать!» Едоковы — люди дисциплинированные, они остаются, «нажимают», а после, придя домой, включают радио… и слышат зычный голос начальника цеха: «Встав на трудовую вахту, славный коллектив воробьевцев досрочно выпол­нил месячный план…» Пожалуй, после этого они и выверенным цифрам поверят не враз».

Новые примеры. На том же заводе рабочим за год выплатили премий меньше, чем полагалось, они и не знали — журналист «поднял» все цифры за год.

«Гласность — оружие обоюдоострое. Убивая слухи, она вместе с тем делает злоупотребления невозможными.

Вы понимаете, конечно, что разговор у нас давно уже не только и не просто о налаживании информации. Речь идет о развитии демократизма, об истинном ува­жении к людям, о необходимости знать их запросы, прислушиваться к ним, учитывать их».

Вот куда пришел журналист — от пустыря, и привел с собой читателя, привел к истине — свободно, не под руки. И оттого истина последних строк уже не кажется расхожей, уже слышим ее чуть не из первых уст (хотя много прежде слышали и о демократизме, и об уважении, но то — либо всуе, не к месту, скороговоркой, либо железным штампом).

Воздействовать на ум труднее, чем на чувство. Это он умел.

Марк Галлай: «Могучей особенностью его мышления было то, что оно никак не зависело от установившихся «привычных» понятий. Столь сильно влияющее на психо­логию человека «все так думают» для него ни малейшей цены не имело. Во многом, на что мы взирали с привыч­ных шаблонных позиций, он вдруг усматривал нечто новое. Часто настолько новое, что все старое перевора­чивалось на 180 градусов — с головы на ноги, и всем делалось очевидно, что до этого оно, старое, стояло на голове».