Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Данная статья основана на изучении дневника сельского священника Киевской губернии Михаила Филипповича Щербаковского (Михайло Пилиповича Щербаківського), который служил с 1876 по 1919 год. Так как дневник описывает события на протяжении тридцати лет во всех подробностях, он не имеет себе равных в качестве источника по истории духовенства Правобережной Украины в данный период и, несомненно, является одним из лучших образцов дневников священнослужителей Российской империи, известных историкам на данный момент[672]. Дневник Щербаковского помогает понять механизмы личностной эволюции в модерных культурах русского и украинского духовенства.

Модернизация в России, как и везде, способствовала развитию чувства личного выбора и повышенному осознанию собственной индивидуальности. Однако данные ценности обычно рассматриваются с точки зрения противопоставления сословной структуре российского общества. Книга Лори Манчестер, посвященная сыновьям священников и их роли в качестве основателей интеллигенции (наряду с дворянством), анализирует дневники и автобиографии с целью объяснить, каким образом эти люди придали светский характер православным ценностным установкам своего воспитания, по мере того как они демонстрировали миру свое модерное, личностно ориентированное самосознание. Более того, Манчестер полагает, что православные традиции многое дали для формирования их модерной личности[673]. Однако мы все еще мало знаем о самовосприятии их отцов, которые оставались в закрытом и традиционном мире приходского духовенства.

Написанные в период с 1885 по 1919 год, дневники Щербаковского дают редкую возможность познакомиться с жанром дневников духовенства[674]. Это эпизодические и разнохарактерные документы. Записи дневника датированы, они варьируются от пары строк до нескольких страниц каждая, так как Щербаковский писал нерегулярно: иногда на протяжении нескольких недель он старательно делал записи, а потом бросал дневник на годы. Более того, наряду с датированными записями, в этих дневниках можно найти и другие заметки. Например, среди них есть первые наброски мемуаров его детства в селе, заметки о его устных исторических беседах с крестьянами и другими священниками, а также данные о количестве собранного урожая.

Другой дневник, который Щербаковский называл «зеленой тетрадью», был предназначен для особой цели: в ней он записывал наблюдения, часто адресованные его покойной жене Фане в годовщину ее смерти и на Новый год, начиная с года ее смерти в 1885 году и до 1919-го, за год до его собственной смерти[675]. Таким образом, разные тетради были двумя различными, но в то же время связанными между собой дневниками: один более интроспективный, другой – ориентированный на мир вокруг Щербаковского и его место в нем.

Эти разнородные записные книжки свидетельствуют и о разнородной идентичности. Во-первых, они написаны по-русски и по-украински. Несмотря на то что Щербаковский явно озабочен своей душепастырской эффективностью, его дневники не всегда соответствуют предписанным нормативным моделям, где в центре находятся проблемы священнослужения. В записках Щербаковского нет систематических отсылок к Священному Писанию, как это отличало личную духовную жизнь о. Иоанна Кронштадтского. Мы также относительно мало узнаем о его повседневной службе в приходе и о духовном состоянии его паствы[676]. Дневники документируют скорее горячее стремление достичь аутентичности и самоопределения, понимания самого себя и истинной веры. И хотя записи часто адресованы Богу, а молитва является центральным элементом этой одиссеи, дневники все же нельзя назвать исключительно духовными. Их ярко выраженный акцент – на психологических сторонах самоанализа Щербаковского, в ущерб системности описания жизни духовенства и «народа».

Данная статья анализирует оба аспекта – и интроспективный дневник Щербаковского, и то, что я называю его «автоэтнографическим» дневником – с целью отобразить связи и отношения между ними. Щербаковский использовал дневники для развития своего самосознания, которое в очень сильной мере было социально детерминировано и связано как с этнической русской и украинской идентичностью, так и с духовной сословной идентичностью, которые он тем самым одновременно и конструировал.