Вера и рыцарь ее сердца

Лошадь выбилась из сил и приготовилась стоять в лесной чаще вечность, ее голова и хвост опустились до земли. Из-под опухших век старая лошадка виновато поглядывала на худенькую девочку, которая представлялась Вере очень похожей на нее, только более худой. А бедная девочка дрожала от холода, и ее не согревало пальтишко, сшитое тетей Лизой из старого мужского костюма. Отчаянно пыталась она закоченевшими руками приставить отвалившееся колесо к телеге, загруженной бревнами, но это ей никак не удавалось. Маленькие пальчики бедняжки отмерзали, и она умоляюще смотрела то на темнеющее небо, то на уставшую кобылку. Что могло стать с девочкой, если никто не спешил ей на помощь? Вера могла только догадываться об этом. Ведь ночью лес цепенел от холода и тьмы, в нем нельзя было оставаться живому человеку, тем более ребенку.

– Как звали эту девочку? Что с ней случилось дальше? Ее не спасли? – эти Верины вопросы остались без ответа. Тетя Лиза и ее подруги с удивлением и тревогой посмотрели на Веру и снова перешли в разговоре на немецкий язык.

– Лучше бы я молчала! – подумала девочка про себя, вспомнив мамин совет о пользе молчания. О том, что же дальше случилось с этой незнакомой ей девочкой, Вера так и не узнала. Но, если честно, Вера боялась это узнать.

Вечером, когда за Верой пришла мама, тетя Лиза передала маме тарелочку с золотистым ободком, на которой весело уместились четыре окрашенные яйца. Это были пасхальные яйца, которые надо было есть в воскресенье утром. Тогда девочка еще не знала, что такое Пасха, и почему только воскресным утром надо есть крашеные яйца, как и не знала, что ее счастливое детство скоро оборвется …

Глава 7

Лежать на полу с каждым часом становилось всё невыносимее.

Ночь тянулась так долго, что казалась, ей не будет конца. Теперь Вера вспоминала о девочке, оставленной в лесу, со злой завистью. Та девочка, забытая взрослыми людьми в лесу, имела выбор. Она могла бежать, кричать или просто тихонько замерзать рядом с покладистой серой лошадкой, тоскуя по своих родителях, а у Веры даже такого выбора не было. Она лежала на полу со связанными за спиной руками, связанными ногами, и ждала рассвета. Даже умереть у нее не получалось, хотя этого она очень хотела, потому что со смертью ее не станет ни для родителей и ни для мучений.

В темноте комнаты Вера могла различить силуэт кровати. Пружины кровати уютно прогибались под маминым телом. Мама тихо посапывала во сне, сонно вытягивая из-под одеяла то руку, то ногу. Образ спящей мамы на мягкой кровати был притягателен и недосягаем, как потерянный праздник. Веру мучило осознание того, что она раньше не ценила всю прелесть сна в настоящей кровати.

Как она могла не наслаждаться мягкостью своей койки или уютом роскошного дивана? А теперь все, что ей досталось от жизни – это лежать на полу, чувствуя, как деревенеет тело, и завидовать маме, которая даже не радовалась тому, что может нежиться под одеялом и видеть сны. Смотреть на маму Вера не могла долго, потому что немела шея и голова бессильно падала на пол, и ее взору открывался только высокий потолок в маминой спальне, по которому чередой ходили лунные блики.

Что же случилось с ее жизнью?

Всё было так чудесно. Вера закончила свой первый класс отлично, только по рисованию у нее стояла четверка. Впрочем, и этой четверке девочка была рада, потому что рисование представлялось для Веры очень скучным занятием. Ей всегда было жалко тратить свое детское время на раскрашивание груш и яблок, не имеющих вкуса, на кропотливое выведение узоров на боках у небьющихся вазах, ей совсем не хотелось рисовать под одиноким деревом маленький домик, двери которого никогда не откроются для веселых гостей. Хорошо, что перед сдачей рисунков Анне Ивановне мама их подкрашивала, это придавало им более нарядный вид.

Верины первые каникулы тоже прошли хорошо: с веселыми играми во дворе и с редкими, но замечательными выездами семьи на озеро, что находилось в семидесяти километрах от города. Эти поездки были всегда волнующими событиями в жизни Веры и ее брата Саши. С раннего утра мама жарила пирожки с картошкой и капустой, варила яйца для пиршества на природе. Потом сумки, набитые до отказа вкусной едой, переносились из дома в багажник автомобиля «Москвич». Когда все приготовления заканчивались, всё семейство усаживалось в салон папиной персональной машины с Петром Петровичем за рулем, (Петр Петрович был бессменным папиным персональным водителем и другом семьи Шевченко), и отправлялось в дальний путь. По дороге пелись бравые революционные песни, песни военных лет, а также детские песенки, которые, благодаря папиному сильному голосу, звучали очень задорно. «Мы едем, едем, едем в далекие края…»