В милицию мама привела Веру ранним утром следующего дня. На девочке было одето школьное платье, закрывающее ее руки и шею, на голове был повязан шарфик, из-под которого торчали две длинные косички. Каждое движение вызывало боль во всем теле, но она терпела, как того хотела мама. У женщины-милиционера, с которой мама вела беседу, были добрые светло-зеленые глаза. Эта доброта совсем не сочеталась с ее темно-синей строгой милицейской формой. Милиционерша смотрела на маму с явным неодобрением, но вежливо слушала и что-то записывала на листок. Вере так хотелось довериться этой женщине и рассказать всю правду, которую она знала, но тогда бы она предала свою родную маму, поэтому она молчала и смотрела в окно, за которым пели птицы. В тайне девочка гордилась своей мамой, сильной и умной, которая проведет любого милиционера.
Неожиданно тетя-милиционер обратилась к самой Вере с вопросом, который та проворонила.
– Всё правильно. Всё так и было! – с готовностью ответила она на всякий случай.
– Что правильно? – милиционерша вдруг улыбнулась девочке и повторила свой вопрос: – Ты готова завтра пойти со мной в школу и показать нам мальчика, который трогал тебя в туалете?
Тут Вера растерянно посмотрела на маму.
– Конечно, она покажет нам этого мерзкого мальчишку! – ответила мама за дочь, и Вера утвердительно кивнула головой, больше не сказала ни слова, ни в милиции, ни по дороге домой, ни дома. Она теперь хорошо умела молчать, в молчании хорошо думается, а думать девочке было необходимо. Октябренок не может предать того, кто не виноват, даже, если ее убьют! Нет, Вера не станет искать невинного мальчика, который виноват только в том, что у него впереди висят три «коричневые колбаски».
Настало утро.
– Мама, я не пойду в школу. Я не знаю того мальчика, о котором ты говорила в милиции. Я не могу его выдумать.
Уверенный отказ дочери остановил Римму, которая уже перешагнула порог дома. Девочка упрямо стояла у тумбочки с телефоном, спрятав руки за спиной, и спокойно смотрела перед собой. Такое сопротивление Веры надо было сломить во чтобы-то ни стало, потому что ребенок не может знать той беды, от которой ее уберегают взрослые люди, а Римма ради спасения дочери жертвует своей работой, своей репутацией!
– О, это отцовское упрямство я в тебе переборю, чего бы мне это ни стоило?
Бросив на тумбочку ключи от квартиры, Римма зашла в дом и закрыла за собой дверь.
– Раздевайся! – приказала она. Вера медленно раздевалась и слышала, как мама милым голосом объясняла милиционерше по телефону, что ее дочь серьезно больна. Когда девочка натянула на себя домашний халатик, мама повела ее в свою спальню, в ее руках был кухонный нож и бельевая веревка.
– Вытяни руки! – потребовала мама, и девочка послушно вытянула перед собой, но мама сильным движением завела ее руки за спину и связала веревкой. Вера повернула голову назад, чтобы понять, что с ней будет дальше, и все поняла, ее родную маму погубила нечистая сила, а злая колдунья приняла ее обличие и обманула папу, став ему женой, а ей с братом мачехой! Горько стало на ее душе и слезы посыпались из глаз девочки от жалости к настоящей маме, которая, как в сказке, замерзает на дне пруда, опутанная сине-зеленой тиной. Из этой страшной сказки Веру вывел резкий толчок в грудь, и она неуклюже упала на пол, оказалось, что и ее ноги были связаны бельевой веревкой.
– Если ты живешь, как собака, своим телом развлекаешь других собак, то и живи, как собака.
Это было последнее, что слышала Вера. Дверь в спальню закрылась на замок, и Верочка осталась лежать на полу одна-одинешенька. Горькие рыдания сотрясли ее детское тело, и ее сиротская душа совсем поникла от горя.
Вера уже теряла счет дням и ночам. Наверное, прошла неделя с тех пор, как ее бросили на пол в маминой спальне. Если папа днем был дома, значит, наступили выходные дни. Папу она видела мельком, когда ходила в туалет. Он сидел обычно на кухне и даже украдкой не смотрел на Веру, так она была ему противна. Девочку никто теперь не расчесывал и не умывал. В каждой комнате были вставлены замки, чтобы никто-никто в мире больше не надругался над ней. Папа пытался заступиться за дочь, и мама переставала развязывать Вере руки перед едой. Оказывается, кушать без рук очень трудно для человека. Девочке приходилось лизать языком кашу с блюдца, поставленного перед ее носом, как собачонка. Это у нее получилось, но пить языком она так и не смогла.