Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

взгляду? Всё это романтизм, чепуха, гниль, художество".

Тургенев высветил истоки вульгарных представлений об определяющем воздействии внешних

обстоятельств: они проистекают именно из отрицания личности. Базаров логически безупречно (другое

дело, что логика его порочна) выводит: "Нравственные болезни происходят ... от безобразного состояния

общества. Исправьте общество и болезней не будет". Но ведь подобные рассуждения о зависимости

обезличенных "человеческих экземпляров" от "среды" постоянны у революционеров всех времён.

"Исправьте общество и болезней не будет" — девиз всех революций.

Личность — понятие, не мыслимое вне христианства. Поэтому все революции лгут, когда уверяют,

будто пекутся о расцвете человеческой личности. Они озабочены лишь созданием безликого стада,

прикрывая истинные цели благими рассуждениями. Так на то их и направляет отец лжи — кто же иной

может вдохновлять антихристианское деяние?

Честность для Базарова всего лишь ощущение, как голод, например. И значит, — сегодня она есть,

а завтра нет. Чем же он станет руководствоваться в своих поступках завтра? Отгадать нетрудно. Писарев

разъяснил это: "Кроме непосредственного влечения, у Базарова есть ещё другой руководитель в жизни.

<...> Люди очень умные <...> понимают, что быть честным очень выгодно и что всякое преступление,

начиная от простой лжи и кончая смертоубийством, — опасно, и следовательно, неудобно. | Поэтому очень

умные люди могут быть честны по расчету..."! Но если расчёт подскажет иное? Если рассудок выведет

иную выгоду? Эти страшные вопросы встали перед обществом. И впервые их обозначил именно Тургенев.

В советском литературоведении базаровские промахи объяснялись нередко наличием в его

мировоззрении "элементов вульгарного материализма". Объяснение нелепое: всякий материализм

вульгарен.

Что вообще стало основой всех заблуждений Базарова? "Важно то, что дважды два четыре, а

остальное всё пустяки", — заявляет он. Вот на основе этого-то примитивного рационализма Базаров и

оценивает всю сложность жизни и неизбежно упрощает её. Дважды два четыре — не может не вести к

полному единообразию, к обезличиванию бытия.

В сущности, дважды два четыре — это и есть то "господство головного мозга", то всеобщее

благоразумие, о каком так мечтал Писарев. Рационализм, "разумный эгоизм" стояли и во главе угла всех

построений Чернышевского в его романе "Что делать?". Едва ли не вся идеология революционной

демократии строится на своего рода таблице умножения, тяготеет к этому дважды два четыре.

Несостоятельность упований на один лишь разум, на "арифметическую" логику была очень скоро

раскрыта Достоевским в его "Записках из подполья" (1864).

Жёсткий детерминизм неких "законов природы" — непреложных как дважды два четыре — не

может не оттолкнуть человека, ибо хоть и снимается ответственность, да прекращается жизнь.

Парадоксалист Достоевского чует это всем существом своим: "...а ведь дважды два четыре есть уже не

жизнь, господа, а начало смерти. По крайней мере человек всегда боялся этого дважды два четыре... Но

дважды два четыре — всё-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперёк

дороги руки в боки и плюётся. Я согласен, что дважды два четыре — превосходная вещь; но если уж всё

хвалить, то и дважды два пять — премилая иногда вещица".

Дважды два пять, добавим от себя, это — да будет воля моя.

Так раскрывается вся несостоятельность рационализма. Дважды два четыре потому есть смерть, что

лишает человека воли, и он скорее готов поверить в абсурд, чем подчиняться жестокому "закону", ибо "да

будет воля твоя" окажется обращенным к божеству дважды два четыре. Обе формулы становятся

принципиально неразличимы, поскольку превращаются в крайности безбожного миропонимания.

Существование Базаровых немало способствуют и появлению "подпольных парадоксалистов" — как

своеобразной реакции на рационализм безбожия.

Наказание Базарова — в нём самом, в его глубокой тоске, в той тоске, которую так проницательно

разглядел Достоевский, когда он говорил о "великом сердце" тургеневского героя. Тоска Базарова

становится закономерным итогом всей системы идей, что определяла жизнь его. Какое-то время он живёт

идеалом научной и социальной активности. Может даже возникнуть предположение: есть и у него хоть

какая-то положительная, созидательная цель. Но вот какой разговор зашел у него однажды с Аркадием.

"...Ты сегодня сказал, — говорит Базаров приятелю, — проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, —

она такая славная, белая, — вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего

мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать... А я и возненавидел

этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже