Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

подчинена годичному богослужебному кругу. Церковное предание определяет всё в этой жизни: церковные

праздники становятся вехами в труде и быту русского человека (независимо от веры, ибо праздники-то

одни). Это подчёркивается постоянно, ненарочито, но верно. Крестьянин (как и купец, из крестьян же

вышедший) рассчитывает все сроки согласно церковному календарю — с ним сообразуется во всём. Даже

сама природа как бы соизмеряет себя именно с церковными событиями.

Песнями, преданиями, легендами изобилует текст дилогии. Мельников-Печерский глубоко и тонко

чувствует поэзию народной жизни, её фольклорную стихию, в которую преобразовалось давне-дальнее

язычество, запечатлевшее в себе поэтическое олицетворение природного круговорота.

Народное поэтическое видение мира отразилось и в языке романов Мельникова-Печерского. Каким

же сочным русским языком они написаны! Услаждать себя можно — одним чтением, одним переживанием

этого языка. Через язык персонажей автор умеет дать им точную характеристику. Язык, помимо

содержания (а он и сам есть содержание, а не только форма), поднимает созданное Мельниковым-

Печерским до высоты эпического величия.

Оценка творчества Мельникова-Печерского как будто уже устоялась в истории отечественной

словесности. Его место прочно определено среди классиков не первого ряда. Оспоривать это нет нужды —

пусть будет так. Но поистине достойна поразить воображение литература, в которой художник такой

творческой силы скромно укрывается во второй её шеренге.

Глава X

ФЁДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ

(1821 - 1881)

"...Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя

осанна прошла..." — такое признание можно прочитать в последней записной тетради Ф.М. Достоевского.

Не в этих ли словах его — ключ к пониманию всего наследия писателя? Нет сомнения. Здесь ясное

указание и на путь, и на итог пути, каким он прошел в жизни.

Проблема веры важнейшая: каждому нужно верить хоть во что-то. Иначе — пустота. Когда же

твёрдость веры соединится с полнотою Христовой истины, нет человека духовно богаче.

Вне Православия Достоевский постигнут быть не может. Всякая попытка объяснить его с позиции

не вполне внятных общечеловеческих ценностей малосмысленна. Конечно, некоторые истины можно

извлечь из творческого наследия писателя и вне связи с его подлинной религиозной жизнью —

Достоевский для того слишком многоуровневый писатель. Но без скрепляющей всё основы всякое

осмысление любой проблемы останется и неполным, и шатким, и ненадёжным.

Утверждённость в вере не обретается человеком с рождением. Ради того требуется потрудиться

сердцем и разумом. То есть в глубинах сердца вера, быть может, и укоренена бессознательно, но сознание

предъявляет и свои права: сомневается, ищет, отвергает даже несомненное. Оно мучит: мучит и себя, и

сердце своего обладателя, — и выплескивает собственную муку из себя в окружающий мир. Вера и

безверие — их тяжкий, смертоносный порой поединок в душе человека есть вообще преимущественная

тема русской литературы. У Достоевского эти противоречия доведены до крайности. Он исследует

безверие в безднах отчаяния, он ищет и обретает веру в соприкосновении с Горними истинами.

"...Особое значение имеет то, — писал прот. В.В. Зеньковский, — что Достоевский с такой силой

поставил проблему культуры внутри самого религиозного сознания. То пророческое ожидание

"православной культуры", которое зародилось впервые у Гоголя и которое намечало действительно новые

пути исторического действования, впервые у Достоевского становятся центральной темой исканий и

построений". Эта проблема тесно связана со стремлением Достоевского к воцерковлённости всей русской

жизни, чему посвящен основной пафос его творчества.

1

Главной проблемой для писателя всегда оставалась именно проблема веры. Социальное —

преходяще, вера — вне времени. Вольно было Белинскому, с его надеждами на прогресс и упованием на

строительство железной дороги, замыкаться в социальности, им превозносимой. Достоевскому в таких

узких рамках было бы тесно. Для него и нравственно-психологические искания, и отображения, какие у

него порой преимущественно стараются узреть иные исследователи, всегда оказывались лишь

производными от проблем религиозных.

Главный герой повести (в строго жанровом отношении это всё-таки повесть, а не роман) "Бедные

люди" (1846), Макар Алексеевич Девушкин — типичный маленький человек, один из первых в ряду ему

подобных персонажей русской литературы. Не любопытно ли, что именно он предаётся рассуждениям о

значении литературы в жизни общества? Можно ли заподозрить подобные мысли у гоголевского

Башмачкина? Но Девушкин выше Акакия Акакиевича, выше по самой идее своей: он способен на высокие

движения и порывы, на серьёзнейшие размышления над жизнью, своей и всеобщей. Там, где гоголевский