Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

грехопадения, то есть бесовского соблазна. Именно так ощущается зло и Достоевским, что точно заметил

Вышеславцев: "Достоевский обладал <...> редкой зоркостью ко злу; чувство первородного греха <...> живёт

повсюду в его произведениях...".

Понимание этого не снимает вины с человека, но раскрывает истину: зло действует извне,

внедряясь в душу, в глубочайшие её глубины, а не изнутри, не из первозданной природы "внутреннего

человека". Мы видим у Достоевского следование, быть может интуитивное, — православному догмату о

совершенстве первозданной природы человека.

Святитель Афанасий Великий, описывая житие преподобного Антония Великого и ссылаясь на его

изречения, утверждал: "...добродетель имеет потребность в нашей только воле; потому что добродетель в

нас, и из нас образуется. Она образуется в душе, у которой разумные силы действуют согласно с её

естеством. А сего достигает душа, когда пребывает, какою сотворена; сотворена же она доброй и

совершенно правой. Посему и Иисус Навин, заповедуя народу, сказал: исправите сердце ваше к Господу

Богу Израилеву (Нав. 24,23); и Иоанн говорит: правы творите стези ваши (Матф. 3,3). Ибо душе быть

правою значит — разумной ее силе быть в таком согласии с естеством, в каком она создана. Когда

уклоняется душа и делается несообразною с естеством, тогда называется это пороком души. Итак, это дело

не трудно. Если пребываем, какими созданы, то мы добродетельны. Если же рассуждаем худо, то

осуждаемся, как порочные. Если бы добродетель была чем-либо приобретаемым отвне; то, без сомнения,

трудно было бы стать Добродетельным. Если же она в нас; то будем охранять себя от нечистых помыслов,

и соблюдем Господу душу, как приятый от Него залог, чтобы признал Он в ней творение Свое, когда душа

точно такова, какою сотворил ее Бог. <...>

Итак, во-первых, знаем, что демоны называются так не потому, что такими сотворены. Бог не

творил ничего злого. Напротив того, и они созданы были добрыми; но, ниспав с высоты небесного

разумения и вращаясь уже около земли, как язычников обольщали мечтаниями, так и нам христианам

завидуя, все приводят в движение, желая воспрепятствовать нашему восхождению на небеса, чтобы нам не

взойти туда, откуда ниспали они".

Достоевский показывает, как именно подчинение воли человека злым духам рождает зло в мире. И

недаром он постоянно предупреждал: оценивать человека нужно не по совершаемым им грехам, а по

идеалу, к которому стремится. Ибо идеал отражает непорочность тварного естества, тогда как дела дурные

— бесовскую соблазнённость. "Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, — отметил он

однажды в Записной книжке, — ...он чувствует страдание и назвал это грехом".

Версилов в пространстве романа "Подросток" становится рабом болезненной страсти к Катерине

Николаевне Ахмаковой, и страсть доводит его в итоге до попытки самоубийства — истинной цели

бесовского воздействия на его душу. Вот та "загадка Версилова", какую пытаются разгадать многие

персонажи романа, и прежде прочих — сам Подросток. Страсть влечёт Версилова к признанию власти

рока, фатума, как догадывается о том Аркадий, отчасти разочарованный, что разгадка оказывается столь

простою. Страсть образует в нём и вокруг него "вихрь чувств", готовый ввергнуть в хаос и самого

Версилова, и многих вблизи него.

В загадке Версилова нет поистине ничего загадочного. Его существование — в метаниях

маловерия. Он и тянется к Богу, и в эгоизме не в силах пожертвовать для Него даже малостью.

Беда Версилова, что в гордыне своей он, стремясь к вере, хочет опереться на собственные лишь

силы, стремится своевольно овладеть сокровищами духовными. Это рождает тоску и побуждает искать

возможность бытия без Бога. Тогда-то и возникает в нём мечта об идиллической утопии безбожного мира.

Но Версилов умён, слишком умён, чтобы успокоиться на собственном измышлении. Он понимает

невозможность безбожного бытия, а то, что он хоть на время позволяет себе допустить достижимость

идиллии, — это его малая уступка себе, своему эгоизму, своей жажде земного счастья, осуществлённого

пусть даже и в измышленной реальности.

Проницательному уму Версилова (столь тонкому, что он как бы мимоходом, но моментально

разгадывает ротшильдовскую идею Подростка — не шутка!) Достоевский доверяет высказать некоторые

мысли, положенные самим автором в основу его идеала всечеловечества, к которому как к итогу

устремляется русская идея как понимал её писатель.

Всечеловеческое единство для Достоевского должно быть основано на полноте Православия — с

этой мыслью его мы уже встречались и прежде. Именно православный характер мировосприятия,

присущий естественно русскому человеку (в силу его православности), рождает в душе его ту

всеотзывчивость, какой нет в самообособленном неправославном мире. Православие всеоткрыто,