Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

переложение евангельских сюжетов, что он осуществил прежде всего в рассказе "Иуда Искариот" (1907).

Впрочем, Евангелие стало у автора преимущественно внешним поводом для выражения собственных

фантазий о мире, о человеке. Горький утверждал, что Андреев даже не озаботился чтением Евангелия

перед написанием своей истории Иуды.

Само отношение писателя ко Христу раскрылось в одном из разговоров с Горьким:

— ...Кто-то сказал: "Хороший еврей — Христос, плохой — Иуда". Но я не люблю Христа, —

Достоевский прав: Христос был великий путаник...

— Достоевский не утверждал этого, это — Ницше...

— Ну, Ницше. Хотя должен был утверждать именно Достоевский. Мне кто-то доказывал, что

Достоевский тайно ненавидел Христа (и о Достоевском понятия не имели. — М.Д.). Я тоже не люблю

Христа и христианство, оптимизм — противная, насквозь фальшивая выдумка...

— Разве христианство кажется тебе оптимистичным?

— Конечно, — Царствие Небесное и прочая чепуха. Я думаю, что Иуда был не еврей, — грек,

эллин. Он, брат, умный и дерзкий человек, Иуда. Ты когда-нибудь думал о разнообразии мотивов

предательства? Они — бесконечно разнообразны. У Азефа была своя философия, — глупо думать, что он

предавал только ради заработка. Знаешь, — если б Иуда был убеждён, что в лице Христа перед ним Сам

Иегова, — он всё-таки предал бы Его. Убить Бога, унизив Его позорной смертью — это, брат, не пустячок!

Вот идея рассказа: заурядное самоутверждение, понимаемое, как из ряда вон выходящее: как же,

Самого Бога унижаем!

Цель Андреева — унижение Христа и апостолов. Подсознательно ощущая свою ущербность и не

имея средств к подлинному возвышению, человек всегда будет стремиться принизить то, до чего бессилен

подняться.

Христос понимается писателем только как человек (в те годы это было слишком распространено

среди либералов), немощный, эмоционально подвижный, наивный. Совершая предательство, Иуда у

Андреева "опровергает" тем правоту учения Христа, "обнаруживает" ничтожество и трусость Его учеников

и низость толпы, которая прежде восторженно внимала Учителю.

В рассказе "Елеазар" (1906), Андреев обращается к судьбе воскрешённого Спасителем Лазаря.

Писатель, возносивший мрачное воззрение на бытие, предположил, что познавший смерть Лазарь окажется

не способен к новой радости жизни и будет сеять вокруг себя ужас беспредельного отчаяния. Такое

понимание евангельского события можно назвать просто безверием.

Зато писателю очень нравились все, кто собственным своеволием как-то противопоставляет себя

миру. Это прежде всего революционеры-террористы, которых он возвеличил в "Рассказе о семи

повешенных" (1907). Превозносится им и вольнолюбивый бандит Саша Погодин, бывший гимназист,

"чистый юноша", ставший атаманом лесных разбойников (роман "Сашка Жигулёв", 1911). Отголосок

романтических преданий о справедливом Робин Гуде.

Андреев если и признаёт мораль, то именно мораль вольного гуманизма, но никак не христианскую.

Христианская мораль, по Андрееву, насквозь лицемерна. Он выводит эту идею в рассказе "Христиане"

(1905). В рассказе "Правила добра" (1911) автор утверждает отсутствие христианской морали вообще.

В незавершённом романе "Дневник Сатаны" (1918-1919) Андреев продолжает эту тему.

Пожелавший принять в себя сатанинскую природу, изобретатель Фома Магнус отвергает какую бы то ни

было мораль и, обретя то разрушительное средство, замышляет подлинно дьявольское преступление.

Исследователи видят здесь обличение капиталистического строя. Но сатана не имеет социальной

детерминированности. Хотя те или иные обстоятельства могут ему и посодействовать, что показано в

романе Андреева.

Восторженно принявший февральские события 1917 года, Андреев от большевистского переворота

пришёл в уныние, вскоре оказался отрезанным от России, а давняя болезнь довершила последствия

одиночества и депрессии.

На иных путях искал выхода из реалистической системы Алексей Михайлович Ремизов (1877-

1957).

Трудно, сказать, что он был даже на короткий срок последовательным реалистом. Он и начинал с

попытки хоть в чём-то от привычного реализма отречься, создать новую форму для своего, не вполне

привычного для многих содержания. Писателя с самого начала привлекал своего рода мистический

детерминизм, когда над судьбою человека тяготеет жестокий рок, а человек не имеет возможности ему

противиться. Но этот рок всегда порождает лишь зло и страдания.

Ремизов во многих произведениях являет своего рода бесовской видение жизни: слишком тянулся

Ремизов ко всякой нежити и нечисти. Поэтому осторожнее надо быть с утверждением, будто тяга Ремизова

к фольклору есть тяга к светлому народному началу. В самом фольклоре сохранилось немало следов

неизжитых языческих верований (бесовских по природе). Ремизов же не просто внимал народному

творчеству, но и сам, подлаживаясь под фольклор, создавал свои диковинные образы разного рода нежити.