Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Соловьёва, которая стала неотъемлемым свойством его как мыслителя и художника.

Теперь общепризнано: именно Соловьёв определил основополагающую идею русского символизма.

Своеобразным поэтическим манифестом называют известные строки Соловьёва:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что всё видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Первоисточник известен: платоновский "символ пещеры" ("Государство". Книга седьмая). Вот

смысл искусства символизма — начиная с разглядывания теней и отражений, предугадывать глубинный

облик вещей. Слушая невнятное эхо звучащих голосов запредельного мира, пытаться вникнуть в смысл

говоримого нам.

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —

Только отклик искажённый

Торжествующих созвучий?

Итак, символизм есть художественный метод, предназначенный для эстетического познания

скрытых тайн миротворения. Каждое явление действительности при этом рассматривается как тень, знак

того, что "простому созерцанию" недоступно. Это общеизвестно, но для полноты разговора повторить

необходимо.

Разумеется, философ Соловьёв платоновский "символ пещеры" знал — и знание это передал

Соловьёву-поэту, а тот преобразовал его в поэтических строках.

Но любопытно, что сам Соловьёв к первым опытам символистов, когда они открыто заявили о себе,

отнёсся безжалостно: раскритиковав в рецензиях 1894—1895 гг. на первые символистские сборники и

добив злыми блестящими пародиями. Грустные мысли свои он предпочитал заглушать иронией. Как поэт

Соловьёв сверх-ироничен, и не только к другим, но и к себе безжалостен, и к жизни вообще.

Старшие символисты (Мережковский, Брюсов, Сологуб...), разумеется, от Соловьёва, от идей его и

творчества были не столь зависимы. Старшие считали себя самодостаточными и были отягчены

собственными амбициозными претензиями. Соловьёв повлиял больше на символистов младших, прежде

всего на Блока и Белого.

Соловьёв жил как бы в некоем особом мире, в котором всевозможные "видения", "голоса" и пр.

были для него реальностью не меньшей, чем сущности материального мира. Свидетельствами об этом

изобилуют его письма, сочинения и воспоминания о нём. Нередко начало того или иного труда

определялось именно "видением", прямым указанием из мира иного.

Можно сказать, символизм в поэзии Соловьёва, как и символизм его философии (Соловьёва можно

было бы назвать в известном смысле философом-символистом) был определён именно своеобразием его

мировидения.

Одна из важнейших философско-религиозных (и одновременно эстетических) идей Соловьёва —

искусительная идея Вечной Женственности, оказавшая воздействие на творчество многих русских

литераторов "серебряного века".

Знайте же: Вечная Женственность ныне

В теле нетленном на землю идёт.

В свете немеркнущем новой богини

Небо слилося с пучиною вод.

Как художественный образ идея Вечной Женственности заимствована у Гёте. Этот образ, по-

разному воплощённый, встречается на протяжении всего творчества Соловьёва-поэта. О встречах с

различными воплощениями этого начала, о зове её к нему он пишет мистическую поэму "Три свидания"

(1898). В образе этой таинственной незнакомки мы видим не что иное, как прообраз блоковой Прекрасной

Дамы. Соловьёв чаще именует её Вечной Подругой, но тут лишь разница во внешнем обозначении.

Не менее важно, что образ Вечной Женственности отразил, на уровне эстетическом, религиозно-

философский софианский соблазн Соловьёва. Элемент рационализма в философских исканиях Соловьёва,

парадоксально сочетавшийся с тягой к мистицизму, способствовал восприятию этого гностически-

оккультного соблазна. Магические опыты Соловьёва были связаны именно с его софианскими

увлечениями, с тягой к Вечной Женственности. И с отходом от Церкви. Из мистических тяготений

вырастает не вполне разработанная идея Церкви Святого Духа (которая найдёт более полное воплощение

во взглядах Мережковского).

Вечная Женственность стала для Соловьёва той сущностью, отражение, тень которой он пытается

обнаружить в мире усилием поэтической мысли. Вот где начало его символистского эстетического

познания.

Соловьёв, заметим при этом, не оттого критиковал ранних символистов, что они искали смысл в

"тенях бытия", а из-за подмены смысла бессмыслицей, фантомами. Ощущение же смутности реального

облика мира ему и самому не было чуждо. Но сам символизм в художественной системе у Соловьёва

гораздо слабее, чем у его последователей, например, у Блока.

Вникая в поэзию Соловьёва, обнаруживаешь попытку ироничного переосмысления мира, видишь,

что едва ли не вся поэзия эта с какого-то момента перенасыщена иронией.

Над самой "вечностью" он готов издеваться:

Заходит солнце, солнце всходит,

Века бегут, а всё, как встарь,

На вышке гордый витязь ходит

И яму чистит золотарь.

И вдруг начинаешь сомневаться в его пафосе: ведь многое у Соловьёва звучит слишком пародийно.

Так что же: отказаться от прежнего восприятия и всё переиначить в ироническом ключе? Нет.