Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

руководствоваться при разговоре об эстетике либеральные оценщики искусства на протяжении всего XX

столетия, позднее ту же мысль станет исповедовать М.И. Цветаева. Вот суть этого принципа: никто не

смеет судить художника, никто не достоин того; искусство — вне нравственной критики.

Исходным побуждением для размышлений Мережковского об искусстве, о современной ему

культуре вообще, стали осознание растерянности человеческого разума перед непостижимостью тайны

бытия и жажда полного познания, стремления отыскать способы такого познания. Проблема губительна со

времён Адама, ибо сама попытка её одолеть всегда обнаруживает лишь недостаток веры и тем влечёт за

собою пагубные последствия.

Мережковский остановился перед той же проблемой — перед неодолимым для его сознания

противоречием между разумом и верою. Он увидел новое трагическое явление человеку этой давней

проблемы в невозможности полноты рационального, научного познания мироздания и одновременной

невозможности, как ему показалось, старой веры.

В суждениях Мережковского об искусстве много справедливого, что придаёт убедительность и всей

его системе. Так, крайности прагматического понимания искусства, которым противится писатель,

несомненно пагубны, а абсолютизация социального служения литературы — мертвит искусство.

"Без веры в божественное начало мира нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет

свободы!" — кто же не согласится с таким утверждением... Только к этому божественному началу

Мережковского тянет проникнуть, вопреки чистоте веры, через мистический соблазн.

Мережковский, конечно, верно ощутил в литературе нечто, возвышающее её над примитивным

отражением реальности, но, к сожалению, плохую роль сыграло его безразличие к православной истине.

Для него критерий — мистическое, но не православное.

Творческое credo у Мережковского — это стремление соединить несоединимое: Бога и дьявола,

смирение и "героизм" гордыни, теоцентричное и антропоцентричное мышление. Отсюда его соблазны,

раздвоенность его настроений и тяготений, заблуждения и противоречия. И его тёмный мистицизм,

неотъемлемый от язычества, хоть он и пытается их понятийно разграничить. И та порча, которую он

привносил в культуру своего времени.

Мережковский сконцентрировал в себе самое характерное для времени. Разумеется, иные писатели

не совпадали с Мережковским вполне, в чём-то шли дальше него, в чём-то отклонялись в сторону, но часто

именно Мережковский расставлял те вешки, которые обозначали ложный путь в общем бездорожье "века".

Этим он и своеобразен.

Мережковский стал одним из зачинателей так называемого "нового религиозного сознания",

ставшего сущностным признаком "серебряного века". О. Василий Зеньковский, выделяя важнейшее в этом

"сознании", утверждает, что оно "строит свою программу в сознательном противопоставлении себя

историческому христианству, — оно ждёт новых откровений, создаёт (под влиянием Вл. Соловьёва) утопию

"религиозной общественности", а в то же время насыщено эсхатологическими ожиданиями".

Активно проповедуемое религиозное мировоззрение Мережковского — стройно логично и

целостно, в относительно завершённом виде, именно как система. Важнейшие свои идеи он повторял, и

представить их в обобщённом итоге не столь сложно. Во многом эти идеи даже не система, а схема, под

которую подвёрстываются все основные суждения Мережковского.

Можно составить такую цепь основных суждений и положений этой системы:

1) Необходимость религиозного пути обнаружила себя в истории окончательно. Всё, пребывающее

вне религиозных исканий, есть фальшь и обман.

2) Христианство — важный, но не окончательный итог на таком пути.

3) Христианство исчерпало себя либо замыкаясь в индивидуальном аскетизме, либо изменив идее

спасения в теократической идее, которою грешны как Западная, так и Восточная Церкви. И то и другое

означает застой, конец развития.

4) Выход из кризиса христианства видится в создании Вселенской Церкви Духа.

5) Царство Духа, в котором осуществится не индивидуальное, личное, обособленное в себе, но

всеобщее, всечеловеческое спасение, должно быть основано на Третьем Завете, естественно

продолжающем Ветхий (Царство Отца) и Новый (Царство Сына) Заветы.

6) Переход от Второго (христианского) к Третьему (апокалиптическому) Завету должно

осуществиться через революционное одоление теократического соблазна, несущего в себе идею Царства

Зверя.

Для Мережковского христианство не есть нечто завершённое и окончательное. В том он —

традиционный носитель либерального рассудочного сознания, ищущего во внешней для духовного делания

постановке проблем более лёгкого пути к постижению Истины, путь рационального поиска, который

грозит превратиться в блуждания по лабиринту всевозможных догадок и логических построений.

Православие Истины не ищет: она уже дана ему в Откровении. Эта Истина — Сам Христос

Спаситель.