Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

эстетических идей, бессознательно заимствованные у Гоголя, у Достоевского, у Толстого, Гончарова и

даже у Мельникова-Печерского. И поскольку Мережковский испытал влияние слишком многих, в его

образности обнаружилась своего рода полифония писательских приёмов, отразившая и полифонию

важнейших идей его, в которых он также является прежде всего эпигоном.

Он двойственен постоянно, неизменно. Но эта двойственность весьма своеобразна. Его нельзя

назвать в полном смысле художником противоречивым. Противоречивость предполагает некую

кристаллизацию, поляризацию идей. Система Мережковского аморфна. У него нет дуализма, но есть

амбивалентность, ибо в дуализме присутствует та самая поляризация противоположных начал, в

амбивалентности же всё доводится до полного взаимопроникновения идей и невозможности отделить одно

от другого.

Своеобразное смешение образа Христа и Антихриста, откровенно проявляется в трилогии

"Христос и Антихрист" (1896—1905).

Можно обманчиво предположить, что в этом создании автор прослеживает, противопоставляя,

начала света и тьмы, присущие бытию. Но нет: он видит лишь смешение их, нераздельность добра и зла

повсюду, невозможность их разделения. Для Мережковского Христос и Антихрист — двойники, подобные

один другому, и оттого лик Христов оборачивается дьявольской маской. Так Мережковский видит мир, в

том его мука. Недаром в романе о Леонардо, входящем в трилогию, несколько раз подчёркивается

тождество Христа и Антихриста: "Подобие Христа и Антихриста — совершенное подобие. Лик

Антихриста в лике Христа, лик Христа в лике Антихриста. Кто отличит? Кто не соблазнится? Последняя

тайна — последняя скорбь, какой не было в мире. ...Христос и Антихрист — едино".

Такая идея многих соблазнила в "серебряном веке" — Мережковский со многими связан был, на

многих воздействовал. От него во многом и пошло безразличие к добру и злу, характерное для многих

"серебряных". Набору идей Мережковского Ильин находит источник в теософии, масонском мистицизме,

гностицизме. И этот набор был выплеснут в эстетическую стихию "серебряного века" и воспринят, и

переадресован дальше — в постмодернистский хаос конца XX столетия.

Пишет Мережковский исключительно исторические романы. Он ищет в истории подтверждения

своих идей — и подвёрстывает историю под доказательство собственных схем и теорий. Мережковский, и

философ-публицист и романист, интересен более всего тем, что в его идеях отразилось самое характерное,

что есть в "серебряном веке". У иных деятелей "века" больше крайностей, у Мережковского —

срединность. Именно поэтому, как отметил Бердяев, "одному Мережковскому удалось создать целую

религиозную конструкцию, целую систему неохристианства".

6

"Серебряный век" не устаёт показывать муку человека в мире, тяжкое и страшное воцарение зла,

порождающего эту муку. И мир страшен. Творцы "века" нередко ощущают себя одинокими, пребывая в

безнадёжной тоске от сознавания неминуемой смерти.

Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич Тетерников; 1863-1927) особенно характерен в этом отношении.

Он стал создателем многих соблазнов, которые заражали искусство "серебряного века". И среди самых

мерзких его творений — вертлявая Недотыкомка, от которой произошла едва ли не вся бесовская гнусь,

наполнявшая эстетическое пространство произведений русских писателей. Ремизов, например, прямо

признавался, что фантазия Сологуба ему очень помогла в его собственных измышлениях. Конечно,

соблазниться может только тот, в ком заложена тяга к соблазну, но ведь с соблазнителя это греха не

снимает.

К сожалению, для своего творца Недотыкомка оказалась не только символизацией его душевной

повреждённости, но и причиной многих внутренних мучений и кошмаров.

Сам же поэт творцом мира ощущает бесовскую силу. И власть этого "творца" — беспощадна.

Этому-то правителю поклялся верно служить лирический герой поэзии Сологуба:

Когда я в море бурном плавал

И мой корабль пошёл ко дну,

Я так воззвал: "Отец мой, Дьявол,

Спаси, помилуй, — я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей, —

Я власти тёмного порока

Отдам остаток чёрных дней".

_____________________________

И верен я, отец мой, Дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал

И ты меня от смерти спас.

Тебя, отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню,

Хулу над миром я восставлю,

И, соблазняя, соблазню.

Можно сказать: да это просто вольная фантазия, поэтический образ — нельзя же воспринимать всё

буквально. Да почему ж нельзя? Пусть и фантазия, но красноречивая. И фантазия допускается до

определённого предела, а тут черта преступлена. Имени Божьего всуе поминать нельзя, а другое — можно?

К тому же, сатана нарекается, по сути, не только отцом, но и спасителем. А это уж хула на Духа.

Если бы тут был мимолётный эпизод, а потом покаяние в грехе, но — нет. Влечёт воображение