Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

страсть к чему-то великому, значительному. Страсть Башмачкина к шинели не уступит никакой

сильнейшей страсти кого бы то ни было к чему бы то ни было: недаром утрата предмета страсти приводит

к гибели героя.

Обращаясь вновь к основной проблеме русской культуры, можно сказать, что Башмачкин отдал

себя в абсолютное рабство страстному тяготению к сокровищу на земле— "где воры подкапывают и

крадут"(Мф. 6,19) — ибо шинель для него выше и драгоценнее любых прочих сокровищ. В этом он

непоправимо пошл.

Итак, Гоголь судит своего героя? Нет. Гоголь по-христиански сострадает ничтожному и пошлому

маленькому человеку. И Гоголь заставляет силой своего гения сострадать Башмачкину, этому

обмельчавшему Божиему созданию, всех.

Что лежит в основе такого сострадания? Мысль о том, что любой человек — брат каждому из

людей. Но всякое понятие братства не имеет смысла вне понятия об отцовстве; есть братство кровное, есть

духовное. Акакий Акакиевич Башмачкин брат каждому из нас, поскольку у нас с ним единый Отец

Небесный. Гоголь сострадает не жертве социального угнетения, но творению Божию, не сумевшему

проявить в своей любви образа и подобия Отца, в нём, в творении, заключенного.

Каков же смысл этого сострадания?

Позднее, в "Выбранных местах..." Гоголь писал: "Без любви к Богу никому не спастись, а любви к

Богу у вас нет. <...> Трудно полюбить Того, Кого никто не видал. Один Христос принёс и возвестил нам

тайну, что в любви к братьям получаем любовь к Богу. Стоит только полюбить их так, как приказал

Христос, и сама собой выйдет в итоге любовь к Богу Самому. Идите же в мир и приобретите прежде

любовь к братьям".

"Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна. А кто ненавидит брата

своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему

глаза"(1 Ин. 2, 10—11).

Опора на новозаветную мудрость у Гоголя несомненна, непрямое цитирование Писания слишком

видно.

"Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга. Бога никто

никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас.

<...> Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас. Кто говорит: "я люблю Бога", а брата

своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога,

Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего" (1

Ин.4, 11-12, 19-21).

"Но как полюбить братьев, как полюбить людей? — проявляет Гоголь тот вопрос, какой может

возникнуть слишком у многих, и причина вопроса понятна. — Душа хочет любить одно прекрасное, а

бедные люди так несовершенны и так в них мало прекрасного!"

Любовь неизбежно явится из сострадания — ко всем бедам России (а беда Башмачкина — одна из

частных бед народа), и так совершится дело любви:

"Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот

путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и всё, что ни есть в

России. К этой любви нас ведет теперь Сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве

накопились внутри её и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А

состраданье есть уже начало любви".

Гоголь ставит ясные вехи на пути необходимого духовного развития русского человека:

"...Не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не

возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам".

Вот высший смысл "Шинели" — этого поистине пророческого произведения русской литературы.

Религиозный смысл "Шинели" очевиден, непреложен, он глубоко пронизывает весь состав повести.

...Достоевский, скажем к слову, вышел из "Шинели".

Пошлость многолика. Не всегда вызывает она у автора сострадание, но порой и ироническую (но не

злую, никогда не злую) усмешку. Пошлость проявляется и в тяге к самоутверждению какими угодно

средствами, даже самыми невинными и ничтожными. Нередко человек стремится утвердить высокое

значение своё, набить себе самому цену — хотя бы посредством обладания какою-либо особой ценной

вещью. На худой конец.

Помещик Чертокуцкий, главный персонаж повести "Коляска" (1835), решил выделить себя и

возвысить в глазах окружающих рассказом о своей особенно необыкновенной коляске, даже пригласил

всех к себе с визитом, чтобы убедиться в её необыкновенности, да и оконфузился, в хмелю позабыв о своём

приглашении. Анекдот, безделица? Да пошлость человека и в безделице пошлостью остается. А с

гоголевским умением обыграть любую подробность, возводя её в "перл создания", — шутка гения

превращается в подлинный шедевр.

Пошлое честолюбие может обрести совершенно ничтожную форму и обернуться вздором, как в