Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

Стивен прав. Довод Милля состоятелен только в случае, если состоятельна его предпосылка, т.е. если взрослые сумасшедшие сходны с детьми до такой степени, что их правомерно подвергать скорее «благодетельному», чем «наказательному» принуждению. Эта посылка очевидно несостоятельна. Однако поверхностное, по сути, объединение в одну группу «младенцев, идиотов и безумных» в сочетании с претензией на то, что психиатрическое лишение свободы — это лечение, а не наказание, долго служило и продолжает служить оправданием психиатрического рабства. «Свобода, — пишет Милтон Фридман, — логичная цель только для ответственных взрослых. Мы не верим в свободу для сумасшедших или детей»223. Среди прочего это замечание иллюстрирует продолжительную власть образа «сумасшедшего» в качестве младенца, нуждающегося в заботе и неспособного понимать свои собственные интересы.

Различия между сумасшедшими и детьми пугающе очевидны. Критерий малолетства объективен: это биологический возраст. Критерий психического заболевания не просто необъективен — его не существует. Психиатрический диагноз представляет собой заключение, зачастую обоснованное абсурдными критериями. Например, наличие душевного заболевания может быть обосновано местом пребывания и историей субъекта: если он проживает в психиатрическом заведении или имеет предысторию психиатрической госпитализации, уже только на этом единственном основании его могут признать психически больным.

Так называемое «психиатрическое обследование», проводимое, как заявляется, ради того, чтобы выяснить, является ли человек, у которого подозревают психическое заболевание, на самом деле психически больным, представляет собой фальшивый ритуал подражания медицинскому обследованию. Каково свидетельство «заболеванию», которое ищет психиатр? Он ищет отклоняющиеся, социально запрещенные идеи, чувства или поведение, представленные в виде «бреда» или «галлюцинаций».

Пожалуй, наиболее важны кричащие различия между младенцами и сумасшедшими касательно их способностей совершать серьезные проступки в отношении других людей и в способности заботиться о себе, если это требуется. Младенцы не стреляют в президентов и не совершают самоубийств. Так называемые сумасшедшие это делают. Лишенные опеки, младенцы погибают, а большинство сумасшедших выживают и часто становятся неотличимы от несумасшедших. Это помогает сумасшедшим — но не младенцам — выживать на улицах и нарушать общественный порядок. Иными словами, объединение безумия с младенчеством — помещение людей, получивших диагноз психически больного, в тот же класс, что и люди, признанные «незрелыми», не обосновано. Оно представляет собой легальную стратегию, которая служит важным общественным интересам224.

Ничто из сказанного не значит, будто я отрицаю тот факт, что многие «невротики» «инфантильны», — точка зрения, которую подчеркивали и Фрейд, и Юнг. Однако инфантильность того или иного рода — черта, свойственная каждому. Одно дело говорить о «незрелости» пятилетнего ребенка, который намочил штаны, и другое — называть «незрелым» двадцатипятилетнего, который присоединился к культу и проводит свое время в почитании его гуру. Что незрелость для одного человека — то религиозность для другого.

В любом случае приписывание кому-то ребячества не служит поддержкой медицинскому понятию психического заболевания и не может оправдывать юридически-философской претензии на то, что закон должен позволять обращаться со взрослыми «душевнобольными» так, как если бы они были детьми. Экзистенциальная незрелость — как бы мы ее ни описывали и ни определяли — не является заболеванием мозга. Инфантильному взрослому требуется повзрослеть, а не получить препараты от врача и лишение свободы от судьи. Давайте не забывать о том, что в прошлом доводы, будто чернокожие и женщины подобны детям, использовали, чтобы лишать их прав и ответственности. Сегодня те же самые доводы используются, чтобы лишать прав и ответственности психиатрических пациентов.

Утилитаризм и проблема счастья

Прежде чем завершить эту главу, следует немного поговорить об утилитаризме. В начале своего эссе по этому предмету Милль предложил такое определение: «Кредо, в котором в качестве основы морали признается полезность, или принцип наибольшего счастья, полагает, что действия правильны в той степени, в которой они обеспечивают счастье, и неправильны в той, в которой они создают противоположное счастью. Под счастьем понимается намеренное удовольствие и отсутствие страдания; под несчастьем — страдание и лишение удовольствия»225.