Вересковая принцесса

Дагоберт тем временем скользнул на спину лошади, и внезапно конь и всадник полетели назад во двор… Конечно, это было прекрасное зрелище. После короткого и страстного сопротивления лошадь подчинилась воле наездника и слушалась его малейших движений.

Все мужчины, не исключая и красивого юного Хелльдорфа, зачарованно следили за лошадью и всадником. Лишь по проступающей на лице наездника красноте можно было видеть, что конь тайно и упорно сопротивляется – но гибкая фигура всадника не показывала при этом ни малейшего напряжения.

– Дядя, – крикнул он, – прости Дарлингу невоспитанность ради его прекрасных черт!.. Разве он не совершенство? Ты только посмотри на него! С таким гибким телосложением, маленькой головой на стройной шее! Грациозный, как лань, мужественный и горячий, как герой! Дядя, я буду счастлив владеть им!

– Мне очень жаль, Дагоберт, потому что я его не куплю… Пускай господин граф сам на нём катается! – промолвил господин Клаудиус с сожалением, но очень твёрдо, и пошёл поглядеть на причинённый вред.

Дагоберт спрыгнул с коня и протянул уздцы насмешливо улыбающемуся жокею.

– Передайте господину графу, что мы ещё вернёмся к этому разговору, – сказал он, тяжело дыша.

Жокей ускакал, и все присутствующие торопливо разошлись по своим рабочим местам.

Шарлотта повисла на руке брата и нежно глядела в его красное лицо. Она потянула его в сад, куда уже прошли фройляйн Флиднер и Илзе, направлявшиеся в сторону разбитой оранжереи. Обо мне все забыли. Я поплелась следом за братом и сестрой, шагавшим по дороге к мостику.

– Не правда ли, сегодня я снова был как провинившийся и наказанный школьник? – сквозь зубы проговорил Дагоберт – его голос звучал приглушённо, как будто у него от злобы и гнева перехватило горло. – Меня ничто более не возмущает так, как это ханжеское спокойствие при любых обстоятельствах!.. Он не купил животное по двум причинам: во-первых, поскольку конь из-за своей необузданности лишил его пары грошовых букетов и нескольких пакетов с семенами; а ещё потому, что его мещанское высокомерие не позволяет ему иметь дело с высокородным продавцом; он лучше даст обмануть себя первому встречному еврею… Но он никогда в этом не сознается! Он молчит, делая вид, что не замечает урона, и просто-напросто мстит мне немотивированным отказом… И эта внезапная демонстрация осведомлённости в вопросах светской жизни! Смешно! Он, который никогда не сидел ни на чём, кроме своего конторского стула, вдруг делает вид, что во всём разбирается, и разглядывает лошадь с видом знатока!..

– Стоп, ты тут не делай поспешных выводов! – прервала его Шарлотта. – Я, напротив, сильно подозреваю, что дядя в своё время, главным образом в Париже, как раз вёл светскую жизнь – не из страсти, конечно, поскольку страсти ему чужды, не считая страсти к работе, – но, возможно, повинуясь моде, кто знает? – Она пожала плечами и оглянулась на розовую шпалеру, которую как раз поднимали под руководством господина Клаудиуса.

– Нам с тобой не справиться с этой железной маской холодности и расчёта, – сказала она, кивнув головой в сторону шпалеры. – То есть нам надо стиснуть зубы, прижать руку к горячему, беспокойному сердцу и ждать, когда над нами взойдёт счастливая звезда!

Оглянувшись, она увидела меня и непринуждённо протянула руку, чтобы притянуть меня к себе. Дагоберт, напротив, отшатнулся при виде моей скромной персоны; ему, очевидно, было неприятно иметь свидетеля этой беседы… Если бы он только знал, что я думаю об этой сцене! Мои пальцы стиснули банкноты в кармане – мне ужасно хотелось швырнуть их человеку у шпалеры, как я швырнула ему талеры на пустоши, – этому куску льда, который с притворной дружеской мягкостью и добродушием тиранил двух молодых прекрасных людей и давал им чувствовать свою власть… Неужели у них не было никого на свете, кроме этого старого жестокосердого дяди? Я была их преданнейшей союзницей, хотя они об этом и не догадывались.

У моста Дагоберт нас покинул; он направлялся в город. Какой он, наверное, добрый и благородный! При всей клокотавшей в нём ярости он пошёл сначала к дяде, чтобы попрощаться, как будто ничего не произошло.

Шарлотта медленно шла рядом со мной. Она сказала, что хочет взять книгу в библиотеке.

– Пойдёмте, малышка, – сказала она, положив мне руку на плечо. Она так крепко прижала меня к себе, что я могла слышать сильное биение её сердца. – Вы мне нравитесь. В вашем лилипутском тельце есть характер и отважная душа… Нужно иметь мужество, чтобы смотреть в глаза дяде Эриху и что-то от него требовать…

– Разве у вас нет отца или в крайнем случае бабушки? – спросила я, прижимаясь к ней и робко глядя в её прекрасное лицо, ещё носящее следы возбуждения. В этот момент мне подумалось, что я даже при моей душевнобольной бабушке была счастливым ребёнком.

Она, улыбаясь, поглядела на меня с высоты своего роста.