Вересковый мёд

Он будет любить её так упоительно, как никогда не сможет проклятый король или этот дурень Тьен. Он будет любить её так, как она этого хочет. И он знает, как нужно… Он знает, что именно ей понравится…

Проклятье!

Викфорд представлял это снова и снова, каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый вздох и стон, каждое движение… Как темнеют её глаза, как приоткрываются губы, как шепчут его имя, как она дышит, тяжело и часто…

Она повернулась к нему во сне и прижалась к его груди щекой и ладонями, забираясь ими под рубашку и обнимая. И в этот момент Викфорд понял, что если он переживёт эту ночь, то подходить к Эрике ближе, чем на два кварда для него смерти подобно. Он сжимал пальцами несчастный оберег, почти раскрошив его в труху, но облегчения это больше не приносило.

Она его ненавидит. И кажется, что он её тоже. За это неконтролируемое желание, за то, что она будет принадлежать другому, за её презрение, за то, что она появилась в его жизни и тянет за собой в бездну, в которой они оба погибнут…

И при этом сердце заходилось от щемящей нежности, когда она обнимала его во сне и прижималась так доверчиво. Хотелось обрушить весь мир, забыть все обязательства и остаться здесь, лишь бы она была вот такой с ним и дальше.

Он словно зверь на цепи натянутой до предела, на последнем её звене, врезающемся в кожу до крови, чуть притронулся губами к губам Эрики, осторожно, почти невесомо, затаив дыхание и собрав всю свою волю в кулак …

На вкус она, как та поздняя осенняя малина, которую он сорвал у подножья холма. Сладкая и пьянящая. Как вересковый мёд, что он пил на помолвке. Как букет луговых цветов, в которые зарылся лицом и вдохнул их аромат.

Эрика! Эрика… Дерзкая, страстная, сильная… И такая слабая, беззащитная, совсем ещё девчонка…

И он просто сходил с ума, испытывая разом столько оттенков чувств к одной женщине. Не зная с чем сравнить, не зная, что с этим делать, ведь он никогда не ощущал ничего похожего.

Отстранился, чувствуя, что Эрика согрелась, и заставил себя встать неимоверным усилием воли. Шатаясь словно пьяный, вышел на холодный воздух. Да он и был пьян. В горле пересохло и дрожали руки, и тело пылало так, что казалось, от него сейчас пар повалит. Он прислонился спиной к камню и жадно вдыхал осеннюю свежесть, пытаясь привести голову порядок. Но голова была дурной, а тело хотело только одного — вернуться в пещеру и сделать всё то, о чём он мечтал. И сейчас на фоне этого желания даже его собственная жизнь разом обесценилась, ему плевать стало, что король его казнит, и останавливало только то, что за это заплатит жизнью и она.

Он спустился вниз по склону, окунул голову в ледяную воду ручья, отпинал спящего караульного, вызверился на него так, что тот, наверное, сутки вообще спать побоится, а потом вытолкал его взашей — иди уже и отоспись! А сам остался в карауле, не понимая, что с ним творится. Почему его ноздри жгут тысячи запахов вокруг… Почему он слышит, как пахнет прелая листва и грибница под кривой берёзой, как в опаде возится ёж и вниз по ручью бежит стая волков, невесомо касаясь лапами лесной подстилки. Как перекатывается по камням вода с тихим журчанием, медленно опадают первые жёлтые листья с берёз, и филин, выбирая жертву, наблюдает, как мыши шуршат в жухлой траве.

Откуда у него внутри эта уверенность том, что сейчас вокруг нет ни балеритов, ни людей Морканта? Он будто слышит внутри себя лесное спокойствие, не потревоженное ничьим сапогом.

Эта живая темнота вокруг была, как откровение, как какой-то другой мир, в который он внезапно попал. Рогатый Бог, нереальный ледяной свет, Эрика в его руках и эта ночь полная звуков и запахов, которых раньше он никогда не слышал и не знал. Эти огненные ветви, которые его терзают… Он хотел бы избавиться от всего этого и вернуть свою прежнюю жизнь, потому что чем дольше они находились в этих лесах, тем меньше он понимал, что с ним происходит и что ему делать.

Викфорд не сомкнул глаз и утром едва забрезжил рассвет, он растолкал Корина и Куна и устроил настоящий военный совет, целью которого было только одно — найти кратчайший путь в Кальвиль.

Он решил для себя, что единственный способ сохранить жизнь Эрике и себе — это ехать в столицу, как можно быстрее, и при этом держаться как можно дальше от этой балеритской пигалицы. А потом он вернётся в Ирвин, искупается в том пруду, о котором говорила Девонна, и может быть это безумие его отпустит.

Должно отпустить. Ведь помогал же ему оберег до этой ночи. А если не отпустит, он снова найдёт Девонну и вытряхнет из неё новый оберег, заклинание или что-то ещё.

— Я бы тут не поехал, — Кун провёл веточкой ольхи, раздвигая жёлтые листья, прочертил тонкую линию на влажной земле и, положив посредине неё большую сосновую шишку, добавил: — Тут, я слышал, появился Сумеречный лес, и он слишком близко от этого моста. Его границы зыбкие, он то наступает, то отходит, и если он уже подступил слишком близко, то идти через него — верная погибель. Если уж на то пошло, то я больше чем Рогатого Бога боюсь этого мёртвого леса.