Веревочная баллада. Великий Лис

Оркелуза дважды просить не пришлось, дверь распахнулась, и белый луч света из окна осветил фигуру рыцаря с корзиной, в которой лежали книга, газета, багет, яблоки и пышная ветка шиповника. Он встретился глазами с Илией.

– Я помешал? – растерявшись, спросил Оркелуз. – Очевидно.

Илия молчал и смотрел на него с явным интересом.

– Я тогда пойду, – Оркелуз указал большим пальцем свободной руки в сторону кулуара.

Ренара стояла в непонятной позе: не то винившаяся, не то осуждающая, не то насмехающаяся над ними обоими. Оркелуз попятился на пару шагов назад и оставил их, молчавших. Илия с живой эмоцией на лице смотрел на опустевший дверной проем. Ренара выставила руку, будто отказывала покинувшему их Оркелузу, и объяснила:

– Я не поощряю.

– Да я не… – Илия хотел сказать «не против», но осекся. – Потом разберемся.

«Потом» затянулось на две недели. Мир как будто замер перед бурей, все процессы, казалось, замедлились, лишь неустанно накапливались силы и припасы, чтобы вскоре начать стрелять крупнокалиберными патронами и острыми, горячими речами. Тристан готовил ритуал, Лоретт стягивал войска, Первый Советник и Лесли отлаживали работу во Дворце и Белом Сердце, Илия I наконец делал то, что положено делать королю – правил.

Через семнадцать дней на северной границе остановился поезд под белым флагом. В последние дни это было нередким событием – так кнудцы иногда сдавались в плен. Но в этот раз поезд оказался пуст, кроме одного вагона. Посылку – огромный ящик – вскрыли на границе и досмотрели, а после направили прямиком во дворец вместе с запечатанным письмом для королевы. На получение пригласили Илию и вручили ему письмо, адресованное «Ее Величеству Леславе Гавел» с подписью с другой стороны «Фельдъярл Хаммер Вельден». Илия повелел вскрыть печать в его присутствии и проверить послание на наличие ядов и иных опасностей. Бумага оказалась безопасна и чиста, если не считать нескольких скромных строк, выведенных каллиграфическим почерком, которые король не стал читать раньше матери. Но при взгляде на ящик он догадывался, что в нем. Кто в нем. Он скорбно посмотрел на лакированные доски и, не взглянув внутрь, повелел: «Подготовьте его к церемонии».

Илия почувствовал, что его лицо стекает вниз, подобно воску: носогубные морщины, мешки под глазами, – все они тянутся вниз. А когда Илия прошел мимо зеркала в маминой комнате, увидел, что цвет кожи тоже сделался восковым. И сам король будто догорел. Лесли он сказал: «Я не знаю, надо ли тебе его читать».

– Что это? – спросила она и распахнула большие глаза под тяжелыми веками.

– Пришло вместе с телом отца, – если бы эту фразу переложили на музыку, в ней слышалась бы одна нота: очень низкая, очень протяжная.

Лесли подлетела к нему и выхватила письмо и отвернулась с ним, как голодный хватает протянутую буханку хлеба и тут же отходит в сторону, пока не отобрали.

Она пробежалась глазами по тексту несколько раз, потом сделала глубокий вдох и шумный выдох.

– Что пишет фельдъярл? – поинтересовался Илия, но к письму не потянулся.

– Совершает благородный поступок по отношению к неутешной вдове, – прозвенел ледяной голос Лесли, в котором сложно было отыскать ее прежнее щебетание. – На деле желает, чтобы я уговорила тебя проявить к нему милосердие, когда вы войдете в Дроттфорд.

– Войдем в Дроттфорд? Значит, там воистину пораженческие настроения, раз даже их генералы ищут отступные пути, – задумчиво произнес Илия. – Он что-то еще писал?

– Только это, – ответила Лесли.

– Тогда, если мне представится возможность, я проявлю к нему ответное великодушие.

Когда он уходил, увидел краем глаза, что мать поджигает письмо и бросает его, горящее, на поднос. Король захотел припасть к огню щекой.

Церемония прощания с лордом Гавелом началась следующим утром и длилась весь день. Илия стоял в окружении рыцарей. Мать сидела на скамье в первом ряду – слева две фрейлины, справа Ренара, которая старалась притвориться еще одной вазой с мрачным букетом гвоздик. И если в мемориальном зале Белого Сердца все было сносно, насколько обстановка позволяла снести этот день, то в тронной зале под вечер началась пытка протоколами.

У трона поставили стол и по бокам два кресла. На троне возвышался Илия, в кресле слева сидела леди Гавел. Кресло справа пустовало, его спинка была перетянута черной лентой. Придворный герольд начал свое дело: вначале шли иностранные гости, которых не положено было заставлять ждать; после – высшие государственные чины, не имевшие титулов; следом верховное командование армии; потом дворяне из северо-западных вассальных регионов, приглашенные на церемонию. От мелких до высших титулов, пока Илия не пожалел, что отказался от завтрака и обеда – теперь он ощущал зияющую пустоту в желудке. Мать, затянутая в корсет под темно-синим платьем, едва ли не шаталась в своем кресле. Пальеров не представляли, часть из них приняли ночной караул у гроба в Белом Сердце, остальные пришли конвоем вместе с королем.