Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Насчет истории и сослагательного наклонения всем всё известно, и тем не менее скажем несколько слов о том, что было бы, если… Как говорится, чисто гипотетически. Предположим, СССР отказался бы от заключения договора о ненападении с Германией и в результате ее вторжения в Польшу вступил бы в войну на стороне поляков, англичан и французов. Могла ли уже тогда сложиться антигитлеровская коалиция? Или западные державы предпочли бы воздержаться от участия в боевых действиях, как это произошло в период «странной войны», длившейся с сентября 1939 по май 1940 года?

Вопрос остается открытым.

Сколь бы конъюнктурными и нечистоплотными ни были помыслы правящих кругов Великобритании и Франции на первом этапе Второй мировой войны (расчеты на то, что Гитлер все же «оставит их в покое» и нанесет удар по СССР), по крайней мере формально они противостояли нацизму. К ним примкнули правительства в изгнании Польши и Чехословакии, и этот общий фронт де-факто поддержали Соединенные Штаты Америки. Что касается Советского Союза, то он оказывал морально-политическую и материальную поддержку Германии и ее союзникам, публично обвиняя в агрессии и развязывании войны англичан, французов и, естественно, поляков.

Один из факторов, сыгравших свою роль в выборе СССР, заключался в особенностях утвердившейся там модели принятия государственных решений. К концу 1930-х годов внутрипартийная демократия была полностью ликвидирована и ключевые решения принимались не правительством, не Пленумом Центрального комитета Коммунистической партии и даже не Политбюро, а несколькими руководящими деятелями и прежде всего Сталиным. Это исключало политические дискуссии, споры, характеризовавшие, например, принятие решения в 1918 году о заключении Брестского мирного договора. Тогда большевики не боялись перечить Ленину или Троцкому, отстаивая собственное мнение. Со второй половины 1930-х годов подобное стало немыслимым: оппонирование Сталину могло стоить свободы и жизни.

К концу 1930-х годов отсутствие коллегиальности стало нормой для советской системы, авторитаризм торжествовал, за всех думал и решал один человек, консультируясь лишь с несколькими ближайшими сподвижниками. Особенно когда речь шла о крайне чувствительных, сверхделикатных вопросах, а подписание советско-германского договора относилось именно к таким.

Несколько человек, входивших в ближний круг кремлевского горца, не рисковали ему перечить. Возможно, представители старой большевистской гвардии, будь они живы, постарались бы отговорить Сталина от заключения пакта, во всяком случае, стимулировали бы нечто вроде мозгового штурма с привлечением политических и военных экспертов. Так бы, наверное, посоветовал поступить Литвинов, если бы его не отлучили от должности.

Ни в одном из советских ведомств не нашлось никого, кто открыто усомнился бы в целесообразности нового курса. Загранслужбы (дипломатическая и разведывательная) понесли огромный урон в результате массового террора и лишились многих профессионалов, способных добывать и направлять в центр объективную информацию из разных источников. В критический, переломный период, наступивший в международных отношениях после Мюнхенского соглашения, советское полпредство в Германии выступало в качестве связующего звена между Москвой и Берлином (наряду с германским посольством в СССР), но лишь в малой степени снабжало центр данными, которые позволили бы критически взглянуть на вырисовывавшуюся советско-германскую сделку.

Разумеется, возникает законный вопрос: захотел бы Сталин обратить внимание на эти данные? Возможно, что и нет. Скорее всего, закрыл бы на них глаза, так же как сделал это весной и в начале лета 1941 года в отношении информации о подготовке Германией нападения на СССР.

Два вождя

– Ты не умеешь отдыхать. – Сталин с осуждением посмотрел на Молотова. – Смотри, какая ночь! Теплая, безмолвная. И звезды на небе! Словно на юге.

Ночь и впрямь была чудесной и довольно необычной для второй половины августа, когда в Москве и Подмосковье начинают гулять холодные ветры. А тут – сказка. Затянувшееся лето настраивало на отдых, непринужденные беседы о чем угодно, только не о скучных политических материях. Только не в гостях у кремлевского горца.

У фонтана, перед входом на Кунцевскую дачу, стояли столики с фруктами, орешками и винами. Тут же – патефон. Вокруг расставлены удобные шезлонги. В одном вальяжно развалился главный советский вождь – в легком кителе и свободных шароварах. Рядышком примостился председатель правительства и народный комиссар иностранных дел. Вячеслав Михайлович краснел от напряжения, смущения и нетерпения. Ему хотелось поскорее обсудить интересовавший его вопрос и уехать домой спать. Но вождь не отпускал и по обыкновению подтрунивал над своим соратником и подчиненным.

– Надо уметь отдыхать, Молотухин, – говорил он назидательно. – А ты не умеешь. Нехорошо.

– Ты сам предложил сюда поехать, Коба, – уныло отозвался Молотов. – Я в Кремле хотел… А ты сказал, что поздно, давай на дачу, выпьем и спокойно все решим.