Верность

Ноги сами понесли меня вперед. Я подошел к Барроу почти вплотную, обжигая его взглядом.

– Барроу, ты сам не знаешь, о чем болтаешь. Так что закрой-ка лучше рот. Уровень опасности для нас такой же, как и неделю назад. Ты затеваешь смуту, которая нам совершенно не нужна. Не усложняй себе жизнь и не выставляй себя конченым идиотом.

Он презрительно скривился. С губ Барроу сорвался едва слышимый язвительный смешок:

– Ты всего-навсего мальчишка.

– А ты трус. Наскакиваешь на меня в присутствии тех, кто вообще ничего не знает, – бросил ему я и холодно рассмеялся, вскинув голову.

Мне не верилось, что Барроу дойдет до такого.

– Кто ж в этом виноват? Разве люди не должны знать, что замышляет их лидер?

Судя по ропоту в толпе, у Барроу имелись сторонники. Меня охватила ярость, да такая, что потемнело в глазах.

– Люди должны знать, что я обеспечиваю их безопасность, – твердо произнес я. – Это самое главное.

– И все-таки, почему ты ее отпустил? Наскучило трахаться?

Разум не успел переварить услышанное, но реакция тела была мгновенной. Правый кулак взметнулся в воздух и шумно ударил Барроу в челюсть. Не устояв на ногах, Барроу отлетел на два шага и шлепнулся на землю. Жгучий гнев заглушил боль в содранных костяшках. Выплеск ничего не дал; я продолжал кипеть от гнева, натужно выдыхая. Перед глазами мелькали странные вспышки. Я заставил себя повернуться и отойти от распластанного Барроу.

Презрительный смех мгновенно заглушил в толпе возгласы удивления и перешептывания. Люди затихли. Я шел не оглядываясь, понимая: стоит мне обернуться, и я снова ударю Барроу.

– Не торопись, Хейден! – крикнул он мне.

И сейчас, валяясь на земле, он ухитрялся говорить с тем же насмешливым презрением.

Я тяжело вздохнул, закрыл глаза, приказал себе успокоиться и только потом обернулся. Изо рта Барроу текла струйка крови, а на подбородке красовалось ярко-красное пятно. Теперь он сидел, с мрачным изумлением глядя на меня.

– А ты не хочешь рассказать своим подопечным самую увлекательную часть этой истории? – спросил Барроу.

Чувствовалось, все это доставляло ему извращенное наслаждение. Я застыл на месте. Сердце бешено колотилось. Легкие, судя по ощущениям, превратились в лохмотья.

– Я тут случайно узнал кое-что интересное… – начал Барроу, внимательно следя за моей реакцией.

Я оцепенел от гнева, а потому не мог ни двигаться, ни говорить.

– Наш Хейден не только отпустил вражескую девицу с кучей сведений, каких она и не мечтала собрать… Выяснилось, что девица эта – не просто серая грейстоунская мышка.

«Нет!»

– У этой драгоценной Грейс там есть родня… – продолжал Барроу.

Собравшиеся молчали, затаив дыхание.

«Заткнись!»

– Видите ли, она, ни много ни мало, дочка их лидера, и Хейден, считайте, передал ему ключи от всего Блэкуинга.

Глава 17. Перелом

Грейс

Я крепко сжимала холодную, липкую от пота руку отца и чувствовала, как рушатся все стены моего мира. Два дня назад он признался мне, что болен, после чего его состояние начало стремительно ухудшаться. Казалось, жить ему остается считаные часы. Передо мной была тень прежнего Селта. Я не сводила с него глаз, боясь, что он может умереть незаметно.

Никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной, как в эти два дня. Не существовало абсолютно никаких способов ему помочь, и я наконец последовала примеру отца и приняла страшную правду. У нас не было лекарств, которые бы вернули его с порога смерти. Операция в условиях лагеря – вообще немыслимая затея. Любые попытки хирургического вмешательства окончились бы его мгновенной смертью. Оставалось только ждать. Задыхаться от горя и внутренних терзаний и ждать, когда болезнь нанесет последний удар и отец покинет этот мир, оставив меня в пустоте.

Как я буду жить дальше без отца? После всего, через что я прошла, он был единственным лучиком солнца, давал мне единственную крупицу счастья. Мы и пообщаться толком не успели; всё второпях. Болезнь наступала, и отец спешил сделать то, что считал необходимым. Я вернулась накануне его смерти. Но сделать ничего не могла.

Последние сутки я неотлучно сидела у отцовской постели. Он настолько ослабел, что больше не мог ходить. Мои пальцы слишком крепко стискивали его руку, но я ничего не могла с собой поделать. Это была отчаянная попытка удержать его от соскальзывания в смерть. Однако физическая сила не могла остановить то, что неумолимо приближалось. Мы оба это знали.

Он бодрствовал – особенность его болезни мешает спать. Отец лежал с закрытыми глазами и учащенно дышал. Бледное, осунувшееся лицо было мокрым от пота. Грудь пугающе быстро поднималась и опускалась в такт неглубокому дыханию. Я то накрывала отца ворохом одеял, то откидывала их с его вспотевшего тела, не зная, что для него удобнее. Отец спокойно принимал все мои действия, а на вопросы неизменно отвечал, что ему хорошо.