Вес чернил

Лодочник отвез их на берег, где девушки молча стали ждать. Эстер завернулась в грубое одеяло, от которого пахло дымом. Мэри отказалась, хотя и дрожала всем телом. Эстер услыхала голос Джона, выпрыгивавшего из лодки. Томас напевал что-то непристойное и только хихикал на призывы Джона помочь ему. Наконец у последнего лопнуло терпение, и он, схватившись за борта ялика, так тряхнул лодку, что Томас плюхнулся прямо посредине и принялся за работу.

Наконец они оба довели лодку до берега, где смогли опрокинуть ее на бок и вылить оставшуюся воду. Лодочник, что помог им, согласился на то, чтобы его сын и племянник доставили лодку обратно по суше к ее хозяину, запросив определенную сумму, которую Мэри пересчитала.

– Три шиллинга и два пенса, – четко и громко произнесла она, чтобы стоявший неподалеку Том ас мог слышать ее.

Как только они рассчитались с лодочником, зарядил дождь. Чтобы согреться, они зашли в ближайшую таверну, где им предоставили комнату с низким потолком, всю пропитанную запахом воска и влажной шерсти. По дороге Мэри и Томас о чем-то шептались, и Эстер так и не смогла понять, ссорятся они или мирятся. Однако за стол они сели вместе.

Джон занял место подле Эстер и заказал хлеб, пиво и суп из тетерева.

Свеча горела ярко-желтым светом. Джон положил руки на изрезанную столешницу.

– В глубине души, – сказал он, – Томас хороший мальчик.

Эстер опустилась на жесткую скамью и заметила:

– Томас далеко не молод, а ты называешь его мальчишкой.

– Ему бы понравилось, – улыбнулся Джон.

– Возможно. Но его любовь к юности направлена исключительно на самого себя и не распространяется на ребенка.

Джон недоуменно покосился на нее. Затем он повернул голову в сторону противоположного края стола, где молча сидели Томас и Мэри. Лицо Мэри выражало такую напряженную решимость, какую Эстер доселе не замечала в ней.

Джон покачал головой, догадавшись, что хотела сказать Эстер. Он открыл было рот, чтобы сказать, что Томас сделает все, что должно, но молчал в нерешительности.

– Давай не будем лгать себе, – сказала Эстер.

Он согласился.

Эстер не собиралась спорить. Ей не хотелось ничего доказывать или собирать улики. Она хотела что-то сказать Джону, но у нее не было слов.

– Давай не будем лгать, – начала Эстер снова.

– Я не буду тебе лгать, – сказал ей Джон. – Твоя честность… – он допил эль поставил на стол пустой стакан. – Твоя честность – это маяк.

Какое-то время он рассматривал Томаса и Мэри, а потом мотнул головой и, словно отбрасывая в сторону все события их возвращения по реке, мягко улыбнулся и трижды хлопнул ладонью по столу.

– Я хочу показать тебе все эти тихие места и озера, Эстер. Хочу, чтобы ты увидела Англию.

И что-то пламенное чувствовалось в его словах, как будто Эстер была идеалом такой недосягаемой чистоты, что посвятить себя ей представляло особую радость.

Подавальщица принесла суп. Эстер протянула руки и погрела их над паром. Ей нужно было напомнить Джону о препятствиях, которые стояли на пути их любви – любви между еврейкой и гоем. Но у нее больше не хватало слов, чтобы отговаривать Джона от его намерений, да она и сама не желала разубеждать его, спорить или ставить условия. Ей больше не хотелось оставаться измученным, настороженным человеком, в которого она превратилась. Она впервые задумалась о том, для чего спят люди, – для того, чтобы развязать узел мира. Держа руки над горячим горшком, она пожелала забыться, и на мгновение действительно ее сознание соскользнуло в сон. Эстер ощутила, будто падает, отчего к ней подступила тошнота и одновременно чувство великой и опасной свободы. Тело ее оставалось на жесткой скамье – она чувствовала даже колено Джона на ткани своего вымокшего платья, – но в воображении они снова были вдвоем в лодке. Лодка плыла вверх по реке, прочь от всего, что привязывало Эстер к Лондону, от обязанностей, от невзгод, туда, где прозрачная вода играла солнечными лучами. Лодка покачивалась, и вместе с нею покачивалась сама Эстер, убаюканная искрящимся потоком вод; колыбель стремящихся звуков раскачивал голос Джона, и свет дождем проливался перед ее глазами. И зеленый, зеленый мир.

Эстер охватил дикий восторг, она открыла глаза.

– Если… – начала она, но тотчас остановилась. Правая рука Джона лежала на столе. Эстер скользнула к ней своей левой рукой, пока они не соприкоснулись. Затем она подняла со стола подсвечник. Первая капля расплавленного воска упала Джону на руку, он вздрогнул, но, видя неподвижность Эстер, сдержался, а девушка продолжала поливать обжигающей, но не сжигающей восковой моросью их руки, отчего на коже оставался тонкий узор, скреплявший их вместе, пока они не разомкнули ладони.

Глава двадцать первая

18 марта 2001 года

Лондон

В два часа Патриция-библиотекарь заверила, что ее коллега из консервационной лаборатории скоро подойдет. Через полчаса она повторила обещание. Но потом отказалась отвечать на все более настойчивые вопросы Аарона. Даже вежливая просьба Хелен не помогла убедить библиотекаря еще раз поднять трубку и поторопить коллегу сняться с насиженного места.