Вес чернил

Говоря все это, Энн деловито расчистила для него часть рабочего стола в загроможденном кабинете. Кабинет был большой, но в нем казалось тесно из-за многочисленных полок и заваленных папками столов. Аарон понимал, что посетителей здесь немного даже в рабочие часы и его интерес к архивным документам был достаточным основанием, чтобы отдел был открыт до позднего часа. Тем не менее он обратил внимание на взгляды, которые Энн украдкой бросала на него и тотчас же отводила глаза, когда обращалась к нему. Он привык к такому поведению, но редко обращал внимание на девушек вроде Энн. Однако в этот раз обратил. Энн не пользовалась косметикой, а застегнутая доверху блузка лишь намекала на очертания ее груди. Энн снова подошла к его столу и положила блокнот и карандаш так, чтобы Аарону было удобнее работать. Интересно, именно так флиртуют такие, как Энн? Наверное, подумал Аарон, именно так. Обделенные внешней сексуальностью, они рассчитывают завоевать мужчину заботой и надежностью.

Аарон сел за стол, и Энн молча выложила перед ним три тома в плотном переплете.

Обычно он не замечал застенчивых девушек, но тут ему пришла в голову мысль, что в этом была не их беда, а скорее его.

Он смотрел на метрические книги семнадцатого века, но думал о себе. Как так получилось, что он ни разу не целовал ни одну девушку после Марисы? Поразительно! Да и правильно ли он делал? Аарон прокрутил в памяти несколько прошедших недель, потом месяцев – их исполнилось всего пять с того момента, как они виделись с Марисой, – и ничего не нашел.

Отринув печальные мысли, он раскрыл верхнюю книгу и стал переворачивать мягкие плотные страницы. Приходская книга. Ричмонд, Суррей. Бумага была такой же, с какой он работал в хранилище редких рукописей, только здесь не требовалось надевать защитные перчатки, не нужно было писать огрызком карандаша, и, главное, тут не было вечно шипящей на него Патриции. Хотя, иногда поглядывая в соседнее помещение, где копошилась Энн, Аарон подумал, что из нее вполне выйдет новая Патриция, как только возраст девушки достигнет критического срока.

Впрочем, мужчин с такими же взглядами, как и у него, предостаточно.

Столбцы имен, дат смертей, рождений и браков… Вполне разборчиво, если привыкнуть к витиеватому почерку писаря.

Во второй книге Аарон натолкнулся на фамилию Га-Леви.

«4 сентября 1666 года. Сделана запись о браке Мануэля Га-Леви из Ричмонда и Эстер Веласкес из Амстердама».

Аарон откинулся на спинку стула.

Значит, она была жива. Да еще вышла замуж.

Он был в восторге от своего открытия. Он радовался за Эстер, которой удалось пережить чуму; он радовался за себя, потому что теперь знал, как попали исписанные бумаги в ричмондский дом. Вероятно, Эстер привезла туда бумаги после замужества, хотя трудно представить, какую цену могло бы иметь приданое в виде измаранной чернилами бумаги для такого человека, как Мануэль Га-Леви. О нем в бумагах Эстер было единственное упоминание, из которого следовало, насколько презрительно относился Мануэль к учебе. Уж не поэтому ли Эстер и спрятала архив в надежном месте от мужа, который безо всякого сожаления бросил бы эту макулатуру в один из широких каминов?

Как явствовало из «двойного» письма, Эстер сначала категорически отказала Мануэлю, поскольку находила его взгляды неприемлемыми для себя. Но потом все-таки вышла за него замуж.

Аарон попробовал представить себе, как Алеф покидает пораженный чумой Лондон и приезжает в Ричмонд. Он представил свадебную церемонию на фоне горящего Лондона: как он помнил, на четвертое сентября шестьдесят шестого года пришелся самый пик Великого лондонского пожара. Аарон вообразил себе праздничное действо, продолжавшееся, невзирая на страшный катаклизм, всего в нескольких милях от Ричмонда. И он представил себе Эстер Веласкес, стоящую под хупой[57], освободившуюся от бремени своих забот. Но было ли это на самом деле облегчением для нее?

За те несколько месяцев, что он разбирал ее почерк, у Аарона сложился мысленный портрет Эстер Веласкес: миниатюрная, большеглазая, худая, бледная и с темными волосами. Ни дать ни взять Эмили Дикинсон с еврейским носом. Действительно ли она стала хозяйкой некогда величественного дома, что возвышался над рекой? Аарон вспомнил написанные ею строки, где буквы были похожи на паучьи лапки, – но Алеф ушла навсегда, и теперь ее делом стал ежедневный обход слуг и наблюдение за их работой. Каждый день она проходила мимо богато украшенной резьбой лестницы, под которой была похоронено свидетельство ее такой краткой умственной и личной свободы. Вполне возможно, она находила время, чтобы тайком перечитать эти бумаги. А быть может, она, наоборот, старалась забыть о них, так как воспоминания об утраченных возможностях могли быть для нее слишком болезненными.