Вес чернил

В уме у него всплыл неудобный вопрос: что там Мариса рассказывала о своем брате-гее? То гда он не обращал на это особого внимания, поглощенный усилиями произвести на Марису максимальное впечатление. Но теперь давнишний разговор снова вернулся к нему, как нить от клубка. Ее брат был спортсменом, и девушки буквально вешались ему на шею. Он никогда никому не признавался в своем пристрастии, кроме Марисы, которая превратилась в своего рода разведчика: она следила за юношами, которые нравились брату, и устраивала так, чтобы они случайно встретились, чтобы хотя бы поговорить. А потом какой-то козел, узнав, в чем дело, растрепал об этом по всем знакомым, превратив жизнь брата в полное дерьмо. Он едва пережил депрессию. Даже бабушка, которая прошла через Берген-Бельзен[58], просто делала вид, что ничего не происходит.

Рассказывая эту историю, Мариса говорила спокойно, ровно и медленно.

«Это едва не убило моего брата. Я все твердила ему: Дэнни, а почему бы тебе не позволить себе быть свободным? Но ему было слишком стыдно. И я тогда решила, что брат должен быть свободным».

Держа в руке стакан с пивом, Мариса не отрываясь смотрела Аарону прямо в глаза.

«Люди живут, все время пытаясь кому-то угодить. Но как только понимаешь, что угождать, собственно, и некому, жизнь вмиг становится простой. Ведь это так просто – делать то, что считаешь правильным».

Закончив, Мариса посмотрела на него со значением. А потом, допив пиво, перешла к вопросу об американских евреях. И Аарон по глупости ухватился именно за евр еев, как будто его интеллектуальные шутки на исторические темы являлись отличной возможностью продемонстрировать Марисе свою крутость.

«Им не нужна память, – говорила Мариса, – и им не нужна история, которая способна вызвать дискомфорт. Они просто хотят, чтобы их любили. От этого у них возникает эйфория…»

Она говорила об американских евреях, но с тем же успехом ее слова можно было применить к самому Аарону.

Тишина дома звучала как упрек. Аарон только теперь догадался, что тогда Мариса говорила именно о нем.

Он закрыл глаза и увидел ее. Теплый смелый свет в ее взгляде. Приглашение и вызов. Родни Келлер увидел в ней то, что делало Марису непохожей на остальных, с кем Аарона сталкивала судьба, – он увидел в ней тревожащую прямоту.

Эта мысль заставила его подумать об Эстер Веласкес. Или, скорее, как он поправил себя, Эстер Веласкес, в которую он предпочитал верить.

Аарон никак не мог понять, что заставило Марису переспать с ним в тот вечер пять месяцев назад. Однако у него было подозрение, отчего она больше не хотела иметь с ним ничего общего.

Что он делает сейчас в этом доме? Что он вообще делает в Англии?

Хлопнула дверь, и рядом с Аароном появилась Бриджет – со стороны, противоположной той, куда она удалилась. Увидев испуг Аарона, она рассмеялась:

– Этот дом полон сюрпризов, правда?

– Ну, это точно, – сказал он. – Вы тут и есть главный сюрприз.

Бриджет явно понравился комплимент. Она подала Аарону стакан, отпила из своего и придвинула два металлических стула.

– И скажите же, – спросила Бриджет, – что такого интересного вы узнали из тех бумаг, которые до сих пор не дают вам покоя? Вы узнали, кто изобрел колесо? Или кто первым добыл огонь?

Она помахала перед его носом рукой с ухоженными ногтями.

– Да… На самом деле все произошло здесь. В этом самом доме.

Бриджет щелкнула ногтем по стакану:

– Как я и подозревала.

Они помолчали некоторое время, а затем Бриджет покачала головой, и ее лицо приняло напряженное выражение:

– Чертов дом!

– Что вы имеете в виду?

– Да ничего! – фыркнула Бриджет.

Она подняла свой стакан и посмотрела на него.

– А ваша милая начальница смягчилась? Мне показалось, что она хотела взглядом прожечь дыру в Иэне.

Бриджет скрючилась на стуле и проскрипела: «Бумаги мои!» Аарон не смог удержаться и усмехнулся. Он должен был признать, что у нее хорошо получилось изобразить Хелен, скопировав ее вздернутый подбородок, впалые щеки и ледяной взгляд.

– А что, неплохо, – сказал он.

– Дело в том, что ваша шефиня напоминает мне мою тетку. Та тоже была полностью убеждена в своем собственном взгляде на природу вещей. Вот только тетка считала себя еще немного мистиком. Всегда говорила, что испытывает к людям чувства. Она читала мне сказки, когда меня отправляли к ней погостить, но я помню только одну: «Девочка со спичками». Слышали же? Про девочку, которая замерзает в снегу. Она заглядывает через окна к людям, которые греются у своих очагов, но не может почувствовать их тепла.

В лице Бриджет мелькнуло что-то неопределенное:

– Именно так я и чувствовала себя, когда слушала. Раньше я изо всех сил старалась быть мудрой и достойной ее, только в половине случаев я не понимала, о чем, черт возьми, она говорит. И она видела это. А знаете, какие были ее последние слова? После того, как ее удалось уговорить выехать отсюда, ее положили в больницу. Так вот, она сжала мою руку так, словно больной была я, и сказала: «Как жаль, ведь я надеялась, что мы станем подругами».

Они выпили.