Вес чернил

Эстер пронзила странная уверенность: она мертва. Безнадежная любовь Бескоса к «благородной девушке», союзу с которой препятствовал ее отец, – теперь этому не быть никогда.

Сквозь мелкие стекла окна Бескос казался собранным из множества кусочков, неясно и нечетко. Эстер подумалось: он разделен на части, словно чумной город. Бескос прикрыл глаза, как будто от усталости, а потом посмотрел на улицу. Он напоминал человека, очнувшегося посреди враждебного ландшафта и быстро нашедшего удобный путь через него.

«Как будто проснулся ото сна», – подумала Эстер.

Бескос снова подошел к окну, оперся об отлив и произнес, медленно выговаривая каждое слово:

– Томас говорил, Джона буквально тошнит при упоминании о тебе. Что, получила свое? Зря ты пыталась набить себе цену. Есть только один тип истинных женщин, все остальные дрянь.

Руки и ноги Эстер словно налились свинцом. В ее памяти всплыла строка из сонета, прочитанного на прилавке книготорговца: «Утолено – влечет оно презренье…»[62]

Раздался скрежет металла по дереву, а затем плеск – то Мэри опорожнила лоханку с помоями из своего окна. Большая часть в Бескоса не попала, но отдельные брызги долетели до его чулок. Бескос вскрикнул, подскочил на месте и с минуту тряс ногой. Казалось, он вот-вот заплачет, и это было комично, однако Эстер было не до смеха. Сверху послышался смех Мэри, при звуке которого Эстер невольно вздрогнула.

Вслед за этим наступила тишина. Улыбочка исчезла с физиономии Бескоса, и теперь он глядел мрачно. Приникнув к стеклу, он с силой щелкнул по нему перстнем – Эстер испугалась, что оно разобьется, – и удалился.

– Он устроит нам погром, – едва слышно молвила Ривка за спиной.

Эстер повернулась.

– Он устал ждать, – продолжала Ривка. – Вот именно с таких и начинается все зло мира.

Она махнула лоскутом в сторону серебряной посуды и гобеленов:

– Вот чего он хочет.

Эстер покачала головой:

– Мне кажется, то, чего хочет Эстебан Бескос, умерло.

Однако Ривка, прикрыв глаза, приложила к векам два толстых пальца.

– Я видела. Я знаю…

Эстер притянула к себе простыню, которую чинила. Какая разница, что движет этим человеком: любовь к серебру или к умершей девушке? Впрочем, страсть к серебру можно утолить.

Прошло несколько дней. В конце концов Ривка рискнула выйти на улицу и пропала на несколько часов. Ей пришлось обойти три пекарни, пока она не нашла одну открытую. С тех пор как в Лондоне истребили всех кошек, крыс расплодилось несметное множество. Кроме того, каждую ночь грабители обносили кладовые, да и в город уже никто не ездил, чтобы наполнить полки лавок и магазинов. Ривка не стала расписывать свои похождения, но, положив на стол шесть буханок, негромко сказала:

– Теперь этот город понимает…

Эстер отвлеклась от промывания масла и заметила горестное выражение на лице Ривки. Несомненно, она наконец простила Лондон, и он стал для нее своим.

Обе женщины нарезали хлеб и намазали на него побольше масла – это теперь был их обычный рацион, поскольку даже Ривка не отваживалась растапливать кухонную плиту в полуденный зной. Они крикнули Мэри, но ответа не последовало.

Эстер и Ривка обошли весь дом, заглянули в подвал и на чердак, но безрезультатно. Без суетливого присутствия Мэри тишина, казалось, становилась все гуще и плотнее, и женщины разговаривали шепотом.

Уже смеркалось, когда отворилась входная дверь, и Ривка, сидевшая подле Эстер на жестких подушках в гостиной – что она редко позволяла себе, – вскочила с места и схватила Мэри за руку:

– Где вы были?

– Какое твое дело? – вспылила Мэри, яростно отмахнувшись.

Эстер заметила на Мэри неуклюже сшитую юбку явно из постельного белья, прикрывавшую все увеличивающийся живот. Мэри раскраснелась, ее глаза блестели, что резко контрастировало с ее тусклым взглядом последние недели. Прогулка явно пошла ей на пользу.

– А вот такое мое дело! – крикнула Ривка, коверкая слова в гневном припадке. – Вместо тебя я должна ходить на улицу!

Мэри, тщетно стараясь вырваться, рычала с давно сдерживаемым раздражением:

– Ты врунья! Жадная… сволочь! Просто… – тут она взмахнула рукой, – просто посмотри на себя!

Внезапно Эстер догадалась, что Мэри больше всего боится выглядеть страшной, непривлекательной. Всю жизнь красота была ее путеводной звездой, залогом ее безопасности. И вот теперь защита пропала. Мэри стояла перед Ривкой, выпятив живот, брошенная, одинокая, напоминающая существо из ночного кошмара.

Однако Ривка вдруг рассмеялась, и Эстер с облегчением поняла, что ничего страшного не произойдет.

– А ты все забираешь себе, всю свободу! – не успокаивалась Мэри. – Или нет…

Мэри с раздражением снова махнула рукой:

– Нет, ты просто хочешь сбежать из этого ада! Вот почему тебя вечно несет в город! Да, потому что ты хочешь, просто мечтаешь умереть!

Ривка неожиданно схватила Мэри за второе плечо и так сильно встряхнула ее, что Мэри с трудом удержалась на ногах.

На мгновение в комнате стало тихо. Лицо Мэри изображало недоверчивую гримасу.

– Тебе нельзя выходить из дома, – сказала Ривка, немного ослабляя хватку. – У твоего ребенка должен остаться шанс выжить.