Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

В работе о разных моделях сексуального поведения советской и постсоветской эпохи Анна Роткирх приводит несколько аналогичных историй. Один из разделов, озаглавленный «В подвале», посвящен воспоминаниям мужчины, родившегося в 1960 году в рабочей семье на окраине Ленинграда. Он описывает свой первый сексуальный опыт, во многом перекликающийся с тем, что пережил главный герой романа Высоцкого: «Мне было около 15 лет. ‹…› Дружил с одноклассником, но также и с ребятами старше себя года на 3–5. Первая близкая встреча с женщиной произошла в подвале. Мой старший брат привел какую-то девчонку. Вместе с его друзьями напились и потом все ее трахали. Наверное, десятая очередь дошла до меня. Я очень сильно волновался, переживал все, стоя в очереди. Старшие друзья меня успокаивали, подбадривали. Тебе, говорят, и делать ничего не надо будет. Штаны сними и все»[316]. Тот же респондент упоминает случай, когда занимался сексом с девушкой на стройке – еще одном месте, типичном для позднесоветского городского ландшафта. Поняв, что он стал у этой девушки первым мужчиной, он защитил ее от своих друзей, уже выстроившихся в очередь рядом с их убежищем в предвкушении случайного секса, который бы, без сомнения, вылился в групповое изнасилование. Позднее, по словам рассказчика, эту девушку все же поглотила женоненавистническая культура советских переходных пространств – она «пошла по рукам»[317]. Виктор Пирожков, исследующий преступность среди несовершеннолетних в позднесоветское время, отметил связь между городскими общественными пространствами и переходными зонами: подъездами, подвалами, чердаками и парками – и «любовью в очередь» (эвфемизм, которым автор обозначает секс между одной девушкой и несколькими партнерами поочередно)[318]. Даже советским сексологам приходилось признавать существование таких форм сексуальности. В 1979 году в советском журнале «Педиатрия» вышла статья о сексуальных отклонениях среди детей и подростков, основанная на исследовании группы из двадцати трех мальчиков и пятидесяти семи девочек в возрасте от пяти до шестнадцати лет, проходивших лечение от «патологических форм сексуальности». Авторы статьи выяснили, что у девятнадцати подростков (детей «пубертатного возраста», как они их называют) из исследуемой группы было как минимум два сексуальных партнера, а одиннадцать по меньшей мере один раз участвовали в групповом сексе. Объясняя поведение, во всех отношениях противоречившее нормам социалистической морали, авторы заявили: «Половые отношения в этих случаях [промискуитета], будучи составной частью группового поведения подростков, регулируются моральными нормами группы, находящимися в противоречии с общественными нравственными устоями ‹…› Проявления [патологической] сексуальной активности ‹…› преимущественно обусловлены „групповыми моральными нормами“. Это приводит к половой распущенности с легким установлением случайных половых контактов, групповым сексуальным действиям и преходящей гомосексуальной активности»[319].

Советские сексологи, по крайней мере в теории, избегали возлагать ответственность за «половую распущенность» на конкретную девочку или мальчика. Альтернативные формы сексуальности они интерпретировали не как индивидуальные особенности, а как социальный феномен – следствие своеобразных условий, в которых оказывались некоторые подростки. Добрачные сексуальные связи, подростковый промискуитет, групповой секс – все это объяснялось моральными нормами групп, возникших на периферии советского общества. Как видно их других источников, в пространстве советского города эта периферия имела вполне конкретные координаты, располагаясь в темных зонах общего пользования. Подъезды, подвалы и гаражи были тесно связаны с формами сексуального поведения, порицаемыми официальных советским дискурсом, отчасти потому, что они возводили в норму сексуальное насилие, но главным образом потому, что они порождали и отклонения от принятых представлений о сексуальности. Ненормативные формы сексуального поведения составляли лишь часть широкого спектра социальных практик, с точки зрения советских чиновников и интеллигенции ставивших под угрозу не только репродуктивное, но и социальное здоровье всего советского народа.

Обуздание подъезда