Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

В 1990 году Свердловская киностудия выпустила короткометражный документальный фильм Татьяны Васильевой «Подъезд». В начале фильма режиссер беседует с группой подростков, каждый вечер собирающихся на лестничной площадке своего многоэтажного дома в Свердловске (ныне Екатеринбург). Эта сцена была снята в 1988 году, и затем на протяжении следующих двух лет съемочная группа прослеживала, как сложилась жизнь подростков дальше. Почти все они один за другим попали в колонию для несовершеннолетних преступников или в тюрьму. Последняя часть документального фильма снималась уже в 1990 году на той же лестничной площадке. Там по-прежнему собиралась группа подростков, но ее состав кардинально изменился – из тех, с кем Васильева разговаривала в 1988 году, остался только один. Однако между двумя группами наблюдалось заметное сходство в поведении, одежде, жестах, манере говорить и том антагонизме, который сложился между ними и более «цивилизованными» соседями и милицией[320].

В фильме Васильевой жизнь советских подростков вращается вокруг подъезда. Именно здесь они собираются каждый вечер и сюда же возвращаются из колоний. Режиссер пытается выведать, почему их так влечет к себе подъезд, и из сбивчивых и бессвязных ответов в конце концов складывается объяснение: это единственное место, где они не чувствуют себя чужими обществу. «Больше негде вечер провести», – поясняет один из персонажей фильма.

Подъезд в фильме олицетворяет материальную и социальную среду, породившую отклонения в позднесоветском обществе. Режиссер уходит от традиционных объяснений преступности среди несовершеннолетних – пробелов в воспитательной работе или дурного влияния сверстников. Васильева не указывает конкретной причины, объясняющей, почему большинство подростков из первого эпизода ее фильма в конечном счете оказываются в местах заключения. Связь между советским подъездом и советской тюрьмой здесь пространственная: за пребыванием в подъезде следует тюремное заключение, а затем возвращение в подъезд. Изображенных в фильме подростков формируют темные и маргинальные городские пространства позднего социализма.

Брайан Лапьер, автор относительно недавней и наиболее подробной англоязычной работы о девиантном поведении в постсталинском СССР, «Хулиганы при Хрущеве» (Hooligans in Khrushchev’s Russia), утверждает, что хулиганство в этот период появилось вследствие новых принципов классификации и контроля, внедряемых советским руководством, пытавшимся перейти от принудительных методов социальной инженерии к более осторожным и основанным на саморегуляции формам социального контроля. Главный тезис Лапьера заключается в том, что хулиганство в Советском Союзе порождалось и подпитывалось ежедневно, когда «советские люди (чиновники или рядовые граждане) сталкивались с существовавшими рядом небольшими социальными группами и оценивали их, применяя различные ярлыки»[321]. Лапьер рассматривает девиантное поведение и мелкие правонарушения как результат взаимодействия социальных и властных отношений; он исследует главным образом, как в 1950‐е и 1960‐е годы контролировалось – во имя порядка и прогресса – советское общество.

Такой подход оказался продуктивным – он помог составить более четкое представление о взаимодействии общества и власти в постсталинском СССР. Вместе с тем, на мой взгляд, имеет смысл дополнить предложенные Лапьером структурные и дискурсивные интерпретации объяснениями, к которым прибегали сами советские чиновники и рядовые граждане, стараясь понять, почему их соотечественники нарушают общественный порядок. Их точка зрения может дать более сложную картину истоков девиантного поведения в СССР и отношения к нему. Лапьер упоминает ссылки на «козни Запада» и «пережитки (буржуазного) прошлого» – стандартные объяснения хулиганства в советской государственной риторике и уголовном праве[322]. Но в официальных докладах и особенно в повседневных разговорах на первый план выходили другие – материалистические – трактовки, связывавшие девиантное поведение с условиями жизни в городах. Советские чиновники и граждане слишком хорошо понимали, что хулиганство не происходит в социальном вакууме. В городских парках, на улицах, во дворах, в подъездах и квартирах они наблюдали мелкую преступность и ее следы: разбитые телефонные будки и фонари, сломанные автоматы с газированной водой, вытоптанные клумбы, надписи на стенах, заплеванный пол. Как убедительно показывает Лапьер, советский хулиган был многоликим, а его определение – достаточно расплывчатым. Однако кое-что можно было сказать наверняка – и это нашло отражение в фильме Васильевой: он – а в Советском Союзе хулиганство существовало как девиантная, но при этом неискоренимая форма маскулинности – возникал из обыкновенных советских людей в темных закоулках социалистических городов.