Весна умирает осенью

В готическом соборе царила тишина, нарушаемая негромкими покашливаниями и шарканьем ног. К алтарю бежали ряды деревянных скамеек, упиравшихся в мраморные ступени, над которыми возвышался орган. Когда-то с этого подиума, который сейчас пустовал, проповедовал Мартин Лютер Кинг. Сквозь витражи, выполненные мастерами ювелирного дома «Тиффани», лился слабый вечерний свет – восьмиугольная люстра над святилищем молчала.

Когда по ступеням поднялись четверо мужчин со скрипками, Оливия заметила сотни восковых цилиндров, расставленных вокруг алтаря и вдоль стен. Пока вальяжный конферансье представлял музыкантов, по залу заметались, пригибаясь к земле, бестелесные служки. И мириады огней вспыхнули разом, осветив взволнованные лица гостей.

Вспорхнули смычки. Каменные стены множили звуки, взметая их в высоту, к сводам потолков. Сначала плавное кружение, слабые всплески длинных нот, а затем – внезапный взрыв, извержение огненных искр!

Спустя мгновение уже невозможно было отличить свет полыхающих свечей от сияния скрипичных голосов: слившись в мощный поток, в литургическую золотую взвесь, они порождали внутреннее ликование, чувство благословенного озарения души… Оливия на мгновение зажмурилась: все суетное, мирское – все страхи и сомнения – вдруг отодвинулись на второй план. Остался свет и ясность цели: спокойная уверенность в том, что нужно идти до конца.

ХХ Мартель

– Проходите, проходите. – Хозяин дома встретил ее приветливо. – Вы уж извините за творческий беспорядок – транспорт бастует, и моя уборщица вторую неделю не может добраться до Мезон-Лаффит… Знаете что, давайте-ка лучше в библиотеку. Там нас ничто не будет отвлекать.

Шагая через анфиладу дверей, Оливия смотрела по сторонам, подмечая детали. Каменный особняк Сержа Мартеля, второго мужа Зои Вишневской, напоминал огромную музыкальную шкатулку. В каждой комнате стояли золотые дискантовые ключи, глобусы, граммофоны и другие статуэтки, напоминавшие о победах маэстро. Посреди гостиной красовался рояль с развернутой нотной партитурой.

И только в библиотеке ничто не напоминало о том, что владелец дома – оскароносный композитор, лауреат престижных музыкальных премий и автор самой узнаваемой французской киномелодии.

Сейчас ему было уже за восемьдесят, но движения его были точны, а речь и ясность взгляда выдавали человека, в котором не угасал интерес к жизни и не остывала любовь к профессии. С Зоей они прожили почти четверть века и расстались без скандалов и драм – как близкие и дорогие друг другу люди, чьи жизненные пути постепенно разошлись.

Библиотека оказалась светлой угловой комнатой, напоминавшей застекленную дачную веранду. Одна из стен была разлинована полками, на которых громоздились разномастные фолианты. Промеж корешков мелькали семейные фотографии и старые открытки: Биарриц, Довиль, Сент-Тропе.

Ко второй было придвинуто антикварное бюро с откидной крышкой. На нем возвышались лампа для чтения и бюстик древнегреческого мыслителя. Пахло книгами и табаком, отдавало ностальгией.

– Присаживайтесь, я принесу вам кофе, – дружелюбно предложил Мартель, указывая на диван, обитый кремовым трипом.

Устроившись, Оливия посмотрела в окно. За стеклом дрожали голые ветви деревьев, ветер устало перебирал листву, волоча ее по земле. В глубине обнажившегося сада чернела пустынная скамейка.

– В природе все как в жизни, правда? – услышала она голос композитора. Он стоял перед ней, протягивая блюдце с дымящейся чашкой. – Поздняя осень напоминает старость: ветер сдирает покров, а под ним – лишь остовы желаний… Ладно, простите словоблуда, – исправился он, – давайте лучше о деле. Вы хотели что-то разузнать о Зое? Ею часто в последнее время интересуются – журналисты названивают практически каждый день. Я гоню их в шею: не люди, а падальщики.

– Почему же вы согласились поговорить со мной?

– Дело в том, что я близко знал Дору, наследницу и музу Октава Монтравеля. И помню, сколько лет она пыталась разыскать исчезнувшую в годы войны «Итею». То, что не удалось ей, получилось у вас! Каждый раз, когда я прохожу по саду Тюильри и любуюсь этим шедевром, вспоминаю лицо одной талантливой журналистки. – Он взглянул на Оливию с симпатией. – Год назад оно мелькало на каждом телевизионном канале, в каждой газете. И вот теперь я вижу его перед собой. Чудо же, правда?

Заметив, что смутил этой тирадой гостью, Мартель поспешил сменить тему.

– Итак, Зоя… Признаться, мне нелегко о ней говорить – так мало времени прошло с момента смерти. Кто бы мог подумать, что я ее переживу!

Глаза композитора заблестели.

– Понимаете, так получилось, что я виделась с ней в день смерти, – призналась Оливия. – Мы снимали материал для юбилейного фильма об ее отце.

– Тот, что показывали на канале «Arte»? Отличная работа, – одобрил Мартель. – Я пересматривал его дважды.

– Так вот, в перерыве между съемками Зоя рассказала мне о «Весне».

– О той акварели, которая исчезла в конце войны?

Оливия кивнула.

– Не поверите, но кто-то анонимно вернул ее Зое. Незадолго до смерти.