Весна умирает осенью

– А что, остросюжетно! – Танги поплотнее затворил дверь, чтобы не случилось утечки информации. История, которой поделилась с ним Оливия, казалась многообещающей. – Журналистскими расследованиями, как вы знаете, «Эритаж» не занимается. Мы пишем о взаимоотношениях поколений и столкновении культур. Но если вам удастся собрать материал о том, как акварель великого художника попала из Парижа в Сибирь и через семьдесят лет вернулась к своей владелице, да еще накануне ее трагической смерти, – это будет бомба!

Заметив сомнение в ее лице, главред решил подкинуть аргументов.

– Ваше имя мы поставим прямо под заголовком. И с контрактом на работу в сентябре все срастется – я об этом позабочусь.

– Что ж, – решилась Оливия, – можно попробовать. Мне удалось уже кое-что выяснить: следы «Весны» ведут в один сибирский городок…

– Вот и поезжайте туда! Оформим вам командировку. Помощь с визой нужна?

Девушка качнула головой.

– Ну и славно. – Танги послал ей ободряющий взгляд. – Отпрашивайтесь на факультете, бронируйте билет – и в путь!

Как только Оливия исчезла, энтузиазм сошел с его лица. Редактор устало потер веки и, подперев вялую щеку, уставился в окно. Никакого открытия эта девочка, конечно, не сделает. Но ведь за ней стоит Лаврофф с его колоссальным опытом и связями. На пару крепкую историю они соорудят – получилось же у них наделать шума с «Итеей». Столько потом было восторгов в прессе, столько хвалебных статей! Может, сложится и на этот раз? Хотелось бы верить.

Оливия сморщила нос – из университетской столовой опять тянуло гарью. Вытащив из сумки сэндвич, она уселась на банкетке в фойе и уставилась в конспект. Подготовиться к занятию ей не удалось – вчерашняя ссора с Родионом вывела ее из равновесия, словно кто-то выбил из-под ног опору. Всю ночь она проворочалась, так и не сомкнув глаз, а наутро, едва рассвело, собрала вещи и вышла в город.

До «CELSA»[22] ей пришлось добираться на своих двоих: перед Рождеством общественный транспорт встал окончательно. После долгого петляния по промозглым, пропахшим собачьей мочой переулкам оказалось, что можно было не спешить: преподаватель и сам опаздывал.

Гнилая декабрьская тоска, в которой сливались недосып и обида, накрыла ее с головой. Еле сдерживая слезы, Оливия жевала свой суховатый бутерброд и вчитывалась в лежащий на коленях текст: «Формируя псевдореальность, которая транслируется массовому адресату, современная журналистика…»

– Лекции по риторике не будет! – произнес кто-то заговорщицки, опускаясь рядом на банкетку.

Это был ее приятель Франсуа. Оливия уставилась на него, не сразу поняв, о чем речь.

– Отменили, говорю, лекцию. И защиту проектов перенесли. Преподы не смогли выбраться из своих пригородов, так что гуляем!

– Я как-то не настроена сегодня гулять, – буркнула она и уткнулась обратно в конспект.

Он покосился на нее, вытянул из кармана пластинку мятной жвачки и сунул в рот.

– Так давай я тебя подброшу! Не потащишься же ты на свой Монмартр пешком…

Оливия помрачнела еще больше. Родион работал сегодня дома, встреч у него не намечалось. К новым разговорам, как и к любой другой форме общения с ним, она была не готова.

– Слушай, а как насчет кино? Мне тут рассылка пришла: в «Студии 28» крутят новый фильм с Касселем. Может, сходим? – предложила она, запихивая тетрадь в сумку.

Франсуа, не скрывая радости, натянул мотоциклетный шлем и подмигнул ей: погнали!

Целую четверть часа они простояли в пробке на бульваре Батиньоль, недалеко от Монмартра. Город гудел и вибрировал в неистовых порывах декабрьского ветра, дребезжал карнизами, хлопал проржавевшими ставнями. Тонкое пальто, которое Оливия схватила с вешалки в утренней спешке, совсем не спасало от холода: все внутри нее сжалось в мучительном спазме, не дававшем свободно вздохнуть.

– Прижмись ко мне, согреешься! – прокричал Франсуа через плечо, почувствовав, как она дрожит. – Сейчас попробуем проскочить… Держись!

Повернув ручку газа, он сорвал мотоцикл с места и принялся прошивать ряды стежками, пробираясь между стоящих машин, вспрыгивая на тротуар и вновь скатываясь с него на трассу. Вслед раздавались автомобильные гудки и грубые комментарии; пешеходы шарахались, вскидывали руки в возмущенных жестах…

Наконец, они миновали затор и оказались на финишной прямой. Неожиданно солнце пробило завесу облаков, хлынуло им навстречу с холма, отражаясь в сотнях оконных стекол и рассыпая позолоту по тусклой брусчатке. Оно катилось на них дрожащим переливчатым шаром, обтекая припаркованные у обочины фургоны, пыльные легковушки, городские велосипеды. Накатывало сверкающей волной, ослепляя, как вспышка случайного чувства.

Наконец, Франсуа притормозил у невысокого дома. Нижний этаж его занимал кинотеатр, ставший когда-то местом встреч парижской богемы. Вход в заведение обрамляла декоративная арка, к которой вели ступени, покрытые ковровой дорожкой.

Гонщик достал телефон.

– Приехали впритык. Рекламу пропустили, ну и хрен с ней… Илиади, а ты разрумянилась!

Франсуа повесил шлем на ручку мотоцикла, придвинулся к ней вплотную и навел объектив.

– Запилим снимочек на память?