Вести о Япан-острове в стародавней России и другое

Однако же стоит принять во внимание — и об этом мы уже имели случай сказать выше, — что переводы как таковые во многих (если не во всех) случаях занимают в культуре место не менее значимое, чем оригинальные произведения, и что граница между оригиналом и переводом отнюдь не так очевидна, какой она предстает в некоторые, достаточно краткие эпохи литературной конкретности и стабильности.

Существует и еще одно, не столь общее соображение в защиту компиляций и переводов — стоит лишь осознать, что компилятивность, в сущности, есть фундаментальная и необходимая черта любого исследования, присущая также и работам любых профессионалов. (Как не упомянуть здесь знаменитую и до сих пор, кстати, никем не превзойденную работу-компиляцию «Хризантема и меч» Рут Бенедикт, которая не знала японского языка, не бывала в Японии и работала над своей книгой исключительно по переводам и пересказам из вторых и третьих рук.)

Иными словами, те специфические компиляции XVIII–XIX вв. долгое время были в России единственными и незаменимыми источниками для формирования представлений о Японии, так что, думается, к ним стоило бы отнестись с большим вниманием и без обычной предвзятости — их более подробное изучение может пролить свет и на историю складывания образа Японии в российской культуре, и на происхождение некоторых стереотипов и легенд нынешнего времени, связанных с Японией. Разумеется, вопрос о переводах поэзии через языки-посредники надлежит, вероятно, рассматривать с иных позиций, но об этом мы собираемся говорить в другой главе книги.

Здесь же сначала рассмотрим вопрос об исследовательских трудах прошлого, которые появлялись со второй половины XIX в. и стали в России непосредственными предшественниками трудов С.Г. Елисеева и его современников, профессиональных японоведов.

Прежде всего назовем опять-таки перевод, в основу которого положен труд Ф. фон Зибольда (который, кстати говоря, стал первой публикацией о Японии в США в 1843 г.). С дополнениями и разного рода комментариями книга была переведена на русский и издана в трех фундаментальных томах в 1854 г., т. е. спустя всего 13 лет после американского издания (а первые краткие сведения о пребывании Зибольда в Японии были напечатаны в России еще раньше — в 1840 г.[149]).

Полное издание, отпечатанное в Петербурге в 1854 г., — самое обширное и содержательное в раннем периоде российского знакомства с Японией и представляет собой трехтомник под названием «Путешествие по Японии», иное название этой книги — «Описание Японской Империи в физическом, географическом и историческом отношениях, Ф. Зибольда, дополненное сведениями и известиями из Кемпфера, Фишера, Дёфа, Шарльвуа, графа Гогендорпа, Крузенштерна, Тунберга, Титсинга, Варениуса и др.»[150]

Очевидно, что переводчик книги, В.М. Строев, не ограничился только переводами с разных языков, он выступил в книге еще и как составитель, редактор, комментатор; кроме того, он добавил к иностранным авторам еще и кое-кого из отечественных путешественников и т. п. Его личность постоянно присутствует на страницах книги — то мы читаем явный перевод записок Зибольда, и рассказ ведется от первого лица, т. е. от лица Зибольда, а то Зибольд вдруг начинает именоваться «он», а переводчик при этом оказывается в роли всеведущего Автора, — что, впрочем, никак не отражается на общей связности изложения. Делу не мешает и то обстоятельство, что переводчик время от времени вставляет в текст фрагменты переводов из других иностранных авторов, в свою очередь тоже пересказывающих Зибольда или Кемпфера, и текст начинает пестрить оборотами вроде «покажем теперь, какое впечатление произвели на доктора Зибольда первые виденные им японцы» (т. 1, с. 127) или «как нас уверяет Кемпфер, а мы не имеем оснований не верить ему…» (т. 1, с. 230), — оборотами, которые уж совсем непонятно кому принадлежат. Читатель невольно вспоминает пушкинское «Альфонс садится на коня…» и не без удовольствия осознает, что, в сущности, держит в руках авантюрное повествование в духе «Рукописи, найденной в Сарагосе», притом и по объему последней не уступающее, — и окончательно запутывается, уже не пытаясь упомнить, от чьего имени ведется рассказ в данную минуту.

Строев цитирует также и других авторов, не вошедших в титульное перечисление, отстаивая, например, авторитетность и достоверность данных В.М. Головнина, чьи записки нередко подвергались сомнению в связи с вынужденной ограниченностью японских впечатлений капитана (по большей части находившегося в плену), и т. п., т. е. роль Строева в создании текста трехтомника оказывается гораздо шире скромных полномочий переводчика и еще более трудно вычленяемой из общего повествования.

Во втором томе этих «Путешествий» содержится и специальный раздел под названием «Язык японский. — Азбука. — Литература и поэзия».