Вести о Япан-острове в стародавней России и другое

В сущности, многие приведенные там данные, о японском языке, например, верны и поныне, в том числе сведения о заимствовании китайской иероглифики, о категориях вежливости, о грамматических формантах (к данным о последних; В.М. Строев для понятности присовокупляет русские аналогии), о благозвучии японского языка для западного уха и т. п.

Рассказывая о разновидностях японского письма, повествователь (как представляется, впервые в русской истории) говорит о «Манъёсю» — в связи с рассказом о «старинной азбуке, которою написано собрание од, называемых десятью тысячами листьев, и которая поэтому называется маниогана»[151]. В этой главе рассказывается и о специфике употребления китайского и японского языков в японской книжной культуре, после чего следует что-то вроде литературного очерка.

«Японская литература, — говорится во втором томе „Путешествия по Японии“, — состоит из книг ученых, исторических, биографических, географических, путешествий, философических и из стихотворений, драматических произведений и энциклопедий. Голландские писатели расхваливают произведения японского гения в этих различных ветвях литературы, но как члены голландской фактории не получают особенного филологического образования и не бывают учеными, то надобно принимать суждение их в этом деле с крайней острожностию. При том же мнение это подтверждается фактами»[152].

Как говорится в книге в той же главе, «Клапрот[153] перевел курс географии, а Титсинг летописи даири и летописи сиогунов династии Гонгэн»[154] [под дайри имеется в виду японский император тэнно, а Гонгэн — династия Минамото, одержавшая победу над домом Тайра. — Л.Е.]. Для изложения японской истории обильно используются переводы из «Нихон сёки» — летописи VIII в., именуемой здесь «Ниппонки»[155], а также китайского труда «Шаньхайцзин» и древнекорейских летописей. Здесь представлены некоторые японские мифы и легенды, а также верования «учения Сйн-сиу» и обычаи его адептов, называемых «Синту» (вероятно, синто).

О японских летописях позднего Средневековья в книге говорится, что «трудно представить себе что-либо скучнее этого рассказа… все это написано так, что нисколько не возбуждает участия в европейском читателе. Однакож эта книга — драгоценный источник для разысканий филологических и исторических, при сравнении разных цивилизаций…»[156] Здесь же приводятся образцы японской поэзии, почерпнутые, вероятно, у Мейлана, Титсинга и Зибольда. Строев начинает с того, что приводит транскрипцию японских стихов (правда, местами ставшую малопонятной от многократных перекодировок с языка на язык), а затем дает свой перевод.

Эти образцы, по всей вероятности, самые первые переводы японской поэзии в истории русско-японских культурных связей. В книге приводятся три стихотворных текста в транскрипции и их переводы на русский. Идентифицировать нам удалось пока только один из трех приводимых текстов, он представляет собой перевод песни «Манъёсю» № 1446, взятый из Зибольда, «и он не без прелести», как говорит автор. Второй текст более всего похож на народную песню и записан на наречии, близком к диалекту Тохоку. К сожалению, эту песню, равно как и третье стихотворение — танка, нам пока идентифицировать не удалось.

Заключает же Строев свою главу о литературе словами: «…но довольно о японской поэзии. Она вся состоит из баллад, романсов и песен»[157]. Последняя фраза есть и в англоязычной компиляции 1841 г., т. е., видимо, восходит к оригиналу, а вот выражение «но довольно» лежит, по всей вероятности, на совести В.М. Строева, которому японская поэзия в западных изложениях, как видно, не показалась чересчур значительной.