– Пожалуй, могу, – говорю. – А что такое?
– У меня на Сороковом-северном ямища.
– Промоина, что ли?
– Нет. Похоже, кто-то вырыл яму, а землю унес.
– Да ну? И кто бы это мог быть?
– Понятия не имею. И это еще не все. Возле ямы осталась куча песка.
– Так, может, это и есть ответ? Кому-то песок понадобился?
– Ты отлично знаешь, – проворчал Пит, – что нет у меня нигде песчаной почвы. Мало, что ли, брал образцов? Здесь только глина.
– Ладно, жди.
Окружному сельскохозяйственному консультанту приходится иногда выезжать по нелепейшим вызовам, однако этот грозился заткнуть за пояс все прежние. Свиная холера, огневка кукурузная, фруктовые черви, статистика молочной продукции – вот чем мне положено заниматься. Казалось бы, при чем тут яма на ферме?
Но ведь Пит не к кому-нибудь обратился, а ко мне. Можно это расценивать как похвалу. Тому, кто уже пятнадцать лет проработал сельхозконсультантом, большинство фермеров привыкло доверять, и некоторым из них – например, Питу – кажется, что тебе по плечу любая проблема.
А я на похвалу падок, как и любой нормальный человек. Вот на что я не падок, так это на головную боль, с которой похвала всегда неразлучна.
Дождавшись Милли, я поехал к Питу. Благо жил он недалеко, в четырех-пяти милях от города.
Жена Пита сказала, что он на Сороковом-северном. Я отправился туда и обнаружил не только его самого, но и кое-кого из соседей. Все они таращились в яму и возбужденно гомонили. Я в жизни не видел такой изумленной компании.
Диаметром яма была порядка тридцати футов, а глубиной примерно тридцати пяти. По форме – почти идеальный конус; такую, пожалуй, не выкопаешь киркой и заступом. Ровнехонькая, будто машиной высверленная поверхность; но машина уплотнила бы почву, а этого нет.
Совсем рядом с ямой высилась груда песка. При виде ее у меня возникло дикое подозрение, что, если закинуть этот песок в выемку, она будет заполнена точно вровень. Меня поразила сверхъестественная белизна песка. Я подошел к груде, зачерпнул горстку, пригляделся и убедился: он чистый. И не просто чистый, а безупречно чистый – словно каждое зернышко тщательно отмыто.
Некоторое время я, как и остальные, потоптался у ямы, поглазел в нее и на песок; все надеялся, что меня осенит догадка. Куда там! Поверхностный слой почвы – сухой и хрупкий, он бы непременно сохранил следы колесной или любой другой техники. Не осталось никаких следов.
Я посоветовал Питу огородить это место, – может, шериф или кто-нибудь из администрации штата или даже из университета захочет приехать и взглянуть. Пит согласился – мол, дельная мысль, сейчас же и займется.
Я вернулся в дом и попросил у миссис Скиннер пару стеклянных банок. Одну наполнил песком из кучи, другую – грунтом из ямы, постаравшись не обвалить стенку.
Тем временем Пит и пара соседей привезли столбы и проволоку. Я задержался, чтобы помочь с разгрузкой, и покатил в контору, завидуя Питу. Он поставит ограду и на этом успокоится, а с загадкой разбираться предстоит мне.
В конторе меня дожидались трое посетителей. Отдав Милли банки, я велел немедленно отправить их в почвенную лабораторию при сельскохозяйственном университете штата. А сам взялся разгребать текучку.
Приходили все новые люди, и лишь в конце рабочего дня мне удалось позвонить в лабораторию и договориться насчет анализа содержимого банок. При этом я объяснил, что произошло, хотя в подробности не вдавался, – согласитесь, это звучало бы довольно дико.
– Звонил банкир Стивенс, спрашивал, не могли бы вы, когда домой вернетесь, заглянуть к нему, – сообщила Милли.
– Стивенс? – удивился я. – Этому-то что от меня понадобилось? Он же не фермер, и денег ему я не должен.
– Он экзотические цветы выращивает, – объяснила Милли.
– Я в курсе. Мы же соседи – на одной улице живем, бок о бок.
– Он расстроен до крайности. Кажется, у него случилось что-то ужасное.
Я заехал к Стивенсу. Банкир ждал меня во дворе. Выглядел он так, будто пребывал в глубоком шоке. Повел меня за дом, в большой цветочный сад, и там моему взору открылась чудовищная картина. Ни одно растение не избежало гибели. Увядшие питомцы Стивенса лежали вповалку.
– Джо, кто мог такое натворить? – пролепетал Стивенс до того жалобно, что у меня едва не навернулись слезы.
Сказать, что эти цветы были ему дороги, – ничего не сказать. Он выращивал их из редких семян, холил и лелеял, как родных детей. Должно быть, в нашем городе всяк помешанный на цветоводстве завидовал ему черной завистью.
– Наверное, чем-то опрыскали, – предположил я. – Любое удобрение, если его не развести как положено, способно погубить цветы.
Я вошел в сад и рассмотрел мертвые цветы как следует, но нигде не заметил ожогов от чрезмерно концентрированного химпрепарата.
А потом я обнаружил дырки в земле. Сначала заметил две или три, а походив, насчитал их десятки. Они были повсюду, каждая примерно дюйм в диаметре – словно кто-то разгуливал по саду с черенком от метлы и тыкал им в грунт. Я опустился на колени и увидел, что это конические полости – похожие образуются при выдергивании растений с массивным стержневым корнем.