Ветер чужого мира

Но доброта, счастье и братство – не самые удобные инструменты, когда нужно достичь специфического взаимопонимания. Хотя допускаю, что в мире моего друга они вполне пригодны для подобных задач.

Близилась осень, и я забеспокоился: каково придется гостю в зимние месяцы? В доме жить он вряд ли сможет, там ему все ненавистно.

Однажды вечером мы сидели на заднем крыльце, слушали первых в том сезоне сверчков.

Корабль прилетел беззвучно. Я его не видел, пока он не снизился до макушек деревьев. Вот он плавно опустился и сел между домом и сараем.

Я растерялся на миг, но не испугался и, пожалуй, даже не слишком удивился. С самого начала где-то на задворках сознания жила мыслишка, что друзья пришельца не окончательно его потеряли.

И вот гляжу я на эту мерцающую штуковину, вроде сделанную не из металла, даже, пожалуй, не из твердого вещества, и вижу, что на самом деле она не приземлилась, а зависла этак в футе над травой. Но еще удивительнее, что у нее вовсе не было двери. Просто образовалось отверстие и затянулось, как только через него вышли три точные копии моего приятеля.

А он взял меня за руку и легонько потянул, давая понять, что хочет, чтобы я пошел вместе с ним к кораблю. И слегка облучил добрыми эмоциями, пытаясь успокоить.

И пока это происходило, я улавливал разговор между ним и его соотечественниками. Улавливал, но едва ли понимал, о чем идет речь.

А потом, когда мы приблизились к вновь прибывшим растениям, он ждал рядом, по-прежнему держа меня за руку. Его сородичи по очереди дотронулись до другой моей руки и постояли, разглядывая меня и излучая благодарность и счастье.

Эти же эмоции выразил напоследок и мой друг, а затем все четверо исчезли в корабле. Я стоял и смотрел, как тот поднимается, пока он совсем не растаял в ночном небе.

Я знал, что где-то в вышине ждет другой корабль, большой, со многими растениями-космоплавателями на борту. Это с него высадились мой друг и шесть его товарищей, погибших затем вблизи моего дома. И это он совершил посадку на поле Пита Скиннера, чтобы запастись плодородной почвой.

В конце концов я прекратил смотреть в небо. Мой взор привлекло светлое пятно за сараем, цветущий розовый куст, и я опять подумал об основах.

Нам, людям, верой и правдой служат науки. Что, если на родине пришельцев их роль досталась счастью и доброте и другим эмоциям, возможно, даже таким, которые человечеству неизвестны? Когда я слал благие мысли розовому кусту, он ожил и расцвел. И человеческое сочувствие подарило новую жизнь африканской фиалке.

Как бы дико это ни выглядело, как бы нелепо ни звучало, нельзя утверждать, что данный феномен – нечто из ряда вон выходящее. В мире хватает людей, умеющих творить чудеса на грядках и клумбах. Таких людей мы называем садовыми волшебниками.

Может быть, секрет волшебства кроется не в опыте ухода за растениями и не в количестве уделяемого им времени, а в доброте и участии?

Тысячелетиями человек относился к растительной жизни на своей планете как к чему-то само собой разумеющемуся. Она просто есть, и с чего бы питать к ней какие-то чувства? Растения сажают или сеют, дают им созреть, в надлежащее время снимают урожай.

Порой я задумываюсь вот о чем. Когда голод возьмет в ежовые рукавицы нашу перенаселенную планету, что, если не подлинный секрет садового волшебства, сможет нас спасти?

Если доброта и сочувствие способны побудить растение к отдаче рекордного урожая, не следует ли нам вооружиться этими эмоциями для предотвращения всемирного голода? Сколько центнеров снимет фермер с гектара, если полюбит свою пшеницу?

Глупо, конечно. Такая идея никогда не получит признания. Она принципиально не пригодна для цивилизации, беспощадно эксплуатирующей растения.

Как можно убедить растение в своем добром к нему отношении, если ты ежесезонно съедаешь его собратьев, делаешь из них одежду, пилишь их на дрова?

Я подошел к сараю и постоял, глядя на желтые розы и пытаясь найти ответ. Куст приосанился, как красавица, знающая, что на нее смотрят, но не послал мне никаких эмоций.

Благодарность и счастье в прошлом. Не осталось ничего, кроме одиночества.

Черт бы вас побрал, растения-пришельцы! До чего довели человека – он теперь не сможет спокойно есть на завтрак кукурузные хлопья…

Время висельников в аду

1 За оскорбление платят смертью

Грант Калвер шел по своим делам и думал о Нэнси Этвуд, когда кто-то врезался в него, да с такой силой, что он шлепнулся с дощатого тротуара прямиком в грязную жижу, служившую главной улицей городка Ган-Галч.

Он упал на спину, шляпа слетела с головы и угодила под колеса проезжавшего мимо фургона. Заплечный мешок соскользнул с руки и отлетел в лужу в добрых шести футах. На крыльце бара «Кристалл» дружно загоготала толпа зевак, мужчины принялись радостно хлопать друг друга по плечу.

Калвер сел, ощущая, как струится по телу противная студеная грязь, и присмотрелся к веселящимся олухам. Верно, это здесь вроде посвящения. Такую штуку они наверняка проделывают со всеми чужаками.