Ветер чужого мира

Я живу на Саммит-авеню.

Прошло немало времени, вспомнилось ему, прежде чем удалось извлечь из глубин мозга цель его существования. Найти и уничтожить пуудли. До сих пор он не смог разыскать в потайных закоулках сознания серьезные причины, вынудившие Гендерсона Джеймса пойти на огромный риск – взяться за изучение столь свирепой и коварной твари. Конечно, причины были, их не могло не быть, и вскорости они станут ясны, все до единой.

Вот только… если он Гендерсон Джеймс, оригинал, то он уже должен знать эти причины. Потому что они – часть его жизни, часть его самого. Нет необходимости выискивать их в затуманенных недрах разума.

И пуудли, конечно же, понял, что есть два Гендерсона Джеймса. Он следил за одним, а пришел другой. Не нужно обладать таким изощренным умом, как у пуудли, чтобы догадаться об этом.

«Если бы он не сказал, – подумал Джеймс, – я бы так никогда и не узнал правду. Если бы он сразу умер и не успел выкрикнуть оскорбление, я бы остался в неведении. И сейчас шагал бы к своему дому на Саммит-авеню».

Он стоял, охваченный тоской одиночества, обдуваемый ветром, на островке в окружении рва. Во рту было горько.

Джеймс коснулся ногой мертвого пуудли.

– Прости, – сказал он. – Я жалею, что убил тебя. Знал бы правду, не сделал бы этого.

Жестко выпрямив спину, он пошел прочь.

3

Джеймс остановился на углу, в густой тени. Через улицу в полуквартале высился особняк.

На втором этаже в одном из окон горел свет, а еще сиял фонарь у ворот и освещал дорожку к крыльцу.

«Как будто дом ждет возвращения хозяина», – подумал Джеймс.

А ведь именно так и есть. Держа на коленях руки, старушка легонько покачивается в скрипучем кресле-качалке… В руках под пледом – дробовик.

У Джеймса задралась губа в полуоскале. Он не двигался, смотрел на дом. «Да за кого они меня принимают? Прямо на виду расставили западню и не сомневаются, что я в нее попадусь?»

И тут Джеймс вспомнил. Ну конечно: они уверены, что он считает себя настоящим Гендерсоном Джеймсом, единственным и неповторимым. Не дубликатом. Ждут, когда он войдет в дверь, нимало не сомневаясь, что это его дом. Ну в самом деле, как он мог узнать правду?

Его произвели на свет для того, чтобы он выполнил работу за оригинала. Совершил убийство. Должно быть, оригинал не согласился рисковать своей шеей. Или не захотел пачкать руки.

А может, все совсем не так. Может, для этой задачи требовались двое: оригинал – чтобы отвлечь бдительный разум пуудли, а дубликат – чтобы подкрасться незамеченным и нанести смертельный удар?

Какова бы ни была причина, второй Гендерсон Джеймс существует. Его создали за большие деньги по образцу Гендерсона Джеймса первого. Гигантские кладовые знаний, удивительные технологии, глубочайшее понимание органической химии, психологии человека, процессов его жизнедеятельности – и вот вам Гендерсон Джеймс номер два. Закон допускает такое в определенных обстоятельствах… например, в интересах государственной политики. Но есть жесткие условия, и одно из них требует прекратить существование дубликата после выполнения им задачи, ради которой он создается.

Как правило, это условие выполнить несложно, поскольку дубликат не подозревает о том, что он дубликат, не знает своей судьбы, не принимает мер, чтобы защититься от близкой смерти.

Дубликат морщил лоб, силясь решить этическую головоломку.

Он жив, и ему хочется остаться в живых. Жизнь оказалась слишком сладка на вкус, слишком приятна, чтобы отказаться от нее и уйти в небытие, из которого он вышел… Небытие ли? Может ли теперь он, причастившийся жизни, надеяться на существование после смерти, как надеется любой человек? Есть ли у него, как у любого человека, право на гарантии и блага, сулимые религией и верой? Он попытался вспомнить что-нибудь о религии и вере, но всплывавшие знания были обрывочны и увертливы. Возможно, ясность наступит позже, когда нейронный архивариус в мозгу обретет способность оперировать знаниями, унаследованными дубликатом от оригинала.

В душе зашевелилась злость: как же несправедливо, что ему дано лишь несколько жалких часов жизни, позволено узнать, как эта жизнь прекрасна – только для того, чтобы миг спустя расстаться с ней. Поистине нечеловеческая жестокость. Такой жестокости не бывало прежде, она порождена извращенным сознанием технологизированного общества, которое мерит человеческое существование исключительно мерками механической и физической целесообразности, бестрепетной рукой отбрасывая любую частичку социума, которая не выполняет определенной функции.

«Эта жестокость, – сказал себе Джеймс, – не только в лишении жизни, но и в одарении ею».

Конечно, главный виновник – его оригинал. Это он приобрел пуудли и позволил ему сбежать. Допустив ошибку, он не смог ее исправить самостоятельно и был вынужден заказать дубликат.

И тем не менее разве можно взвалить на него всю вину за случившееся?

Может, следует испытывать благодарность к нему за то, что позволил дубликату просуществовать несколько часов, узнать, что собой представляет жизнь? Вот только сомнительно, что за такое стоит благодарить…

Джеймс стоял и смотрел на дом.