Ветер чужого мира

– Ага. Прикинь, он построил дом – стеклянный дом поверх муравейника – и зимой его отапливал. Это ежели моему деду верить. Дед клялся, что своими глазами видел, да только другого такого враля в семи округах было не сыскать. Он и сам это признавал.

Из низины, где курилась труба, прилетел медный клич колокола. Старик слез с изгороди, выбил трубку, глянул щурясь на солнце.

Снова в осенней тиши раскатился колокольный зов.

– Это мамаша, – сказал Дэйв. – К ужину зовет. Небось опять пельмешки с бельчатиной. Спорим, ничего вкуснее ты отродясь не едал? Давай-ка поспешим.

Чокнутый горец, который приходит чинить сломанные вещи и исчезает, не дождавшись благодарности. Парень, что выглядит в точности как и сто лет назад. Затейник, построивший над муравейником теплицу и обогревавший его зимой.

Все это смахивало на чепуху, однако старый Бакстер не лгал. Нет, это не небылица из тех, что рождаются в глухомани и за свой долгий век превращаются чуть ли не в народные сказки. У всех плодов фольклорного творчества имеются черты сходства: это и характерное звучание, и непременный шуточный подтекст. Здесь же – никакого юмора. Ну что забавного, даже по меркам этого захолустья, в защите муравейника от дождя и снега? У смешной байки должна быть яркая концовка, а здесь ее нет как нет.

Грант беспокойно заворочался на матрасе, набитом кукурузной соломой, и подтянул к подбородку толстое лоскутное одеяло.

Где только не приходится спать, подумал он. Сегодня на кукурузном матрасе, вчера у костра под открытым небом, позавчера на перине и чистом белье в доме Вебстеров.

Ветер продувал низину насквозь, не упускал возможности погреметь расхлябанными кровельными дранками. Где-то в темноте семенила мышь. С кровати, стоявшей у противоположной стены чердачной комнаты, доносилось размеренное сопение – там спали двое маленьких Бакстеров.

«Придет, починит, что сломалось, и снова его ни слуху ни духу». Вот так же было и с пистолетом. Заботами этого загадочного человека уже которое десятилетие теплится жизнь в изношенной сельхозтехнике Бакстеров. Чокнутый малый по имени Джо, который не стареет и которому любой мелкий ремонт по плечу…

Тут в голову пришла догадка, но Грант поспешил отогнать ее, заглушить ее голос: «Не спеши радоваться. Походи, погляди, поспрашивай. Да поосторожней, не то люди закроются от тебя, как моллюск в своей раковине».

Занятный народ эти горцы. Прогресс идет мимо них, да они и не желают вносить в него никакого вклада. Повернулись к цивилизации спиной, предпочли уйти в прошлое, к свободе, к природе. К земле и лесу, к солнцу и дождю.

На планете для них вдоволь места, каждый может взять сколько хочет, ведь земное население за последние два века многократно сократилось. Оно лишилось первопроходцев, потянувшихся осваивать другие миры, менять их облик, строить на них человеческую экономику.

Вволю пашни и дичи…

А может, это самый лучший путь?

Гранту вспомнилось, что за месяцы, проведенные на здешних холмах, эта мысль посещала его нередко. И в такие вот уютные вечерние часы, когда он лежал на грубом кукурузном матрасе под самошвейным одеялом, а ветер шуршал и постукивал кровельной дранкой. Или когда он сидел на ограде и любовался россыпями дозревающих под солнцем золотистых тыкв.

Послышался хруст кукурузной соломы – в той стороне, где спали мальчики. Затем по половицам зашлепали босые ноги.

– Спишь, мистер? – прозвучал шепоток.

– Нет. Давай залезай.

Мальчик юркнул под одеяло, уперся холодными ступнями Гранту в живот.

– Деда тебе рассказывал про Джо?

Грант кивнул в темноте:

– Говорил, что он уже давно тут не появлялся.

– А про мурашей рассказывал?

– Конечно. Что ты знаешь про них?

– Недавно мы с Биллом нашли муравейник, но никому не сказали – это наш секрет. Вот только сейчас говорю. Тебе надо знать, ты же из правительства.

– Правда, что ли, он под стеклом?

– Да, и… и… – малец аж задохнулся от восторга, – и это еще не все. Там у мурашей тележки, а из кучи трубы торчат, и по ним идет дым. А еще… А еще…

– Ну что еще?

– Да не знаю я, что там еще. Мы с Биллом струхнули и дали деру. – Мальчик завозился, поудобней устраиваясь на соломе. – Мистер, ты про такое когда-нибудь слышал? Чтобы мураши катали тележки?

Муравьи катают тележки. Из муравейника торчат трубы, выплевывая крошечные клубы едкого дыма. Там что, руду плавят?

От волнения у Гранта аж в голове запульсировало. Он сидел на корточках возле гнезда и смотрел, как по дорожкам, выходящим из-под травяных корней, тряско бегают тележки. Нагруженные движутся к муравейнику, порожние – обратно. А что за груз? Семена, расчлененные трупики насекомых. И в эти мельтешащие, подпрыгивающие повозки впряжены муравьи!

Прозрачные стены, когда-то защищавшие муравейник, растрескались и частично обвалились – должно быть, отслужили свою службу.

Долина простиралась к крутым речным берегам. Сплошное неудобье: бугры да валуны, лишь кое-где пятнышко луга или купа могучих дубов. А тишина такая, что невольно поверишь: не слыхала эта земля других звуков, кроме шороха ветра в кронах да тонких голосков мелкой живности, бродящей по своим тайным тропкам.