Ветер переменных направлений

Они уже приступали к вольной борьбе. Я не на их волне, здесь у меня уже давно возник дефицит одиночества. Так бывает: тесно душе и телу, а спрятаться негде. На ходовом мостике – тишина. Самое обитаемое место в море всегда пустынно на стоянках. Включил чайник, присел, свободно положив руки на штурвал. Господи, как хорошо! Здесь – мое пространство. Я выбираю себе в пару молчаливых матросов, всех разговорчивых давно отвадил и не могу терпеть, когда кто-то праздный приходит сюда на ходовых вахтах. В квадрате окна, как в аквариуме, все еще кривлялись немые клоуны. Они боролись на руках, пытались креститься пудовой гирей, задушевно пели… Многонациональные, разные, они никогда не дерутся между собой, нет зла. Иной придет с берега с подбитым глазом, так, может, это жена засветила.

Я отстраненно смотрел на это действо и сам себе уже казался сумасшедшим зрителем в пустом темном зале. И лежала на сердце какая-то горечь: это последний рейс нашего «Четыре ноля», а потом старика – на гвозди. Они, пароходы, без людей так быстро умирают – жизнь уходит мгновенно. Это чувствуется даже на большом ремонте – звонкая тишина и нежилой запах. Мне всегда их жаль.

Я и сам собирался прощаться с профессией, так совпало. Не сложилось: тридцать семь лет – и все как-то ушло, исчезло… нет блеска в глазах. Когда-то я думал, что все смогу, и вот – без шансов.

К двадцати одному пришел главный капитан колхоза – мелкий, с виду бравый старичок с чеховской бородкой. Он, несмотря на возраст, дозу хорошо держит. Еще с причала спросил тихо, с опаской:

– Третий штурман на борту?

Я удивился. Где Яша, понятия не имел, но в тон ему негромко ответил:

– Карты на переход готовит, серьезно занят.

Старик всегда приходил перед выходом в море, гнал штурманам какую-то пургу по безопасности мореплавания, выпивал свои пол-литра и убирался восвояси. Вторая часть мероприятия была ему более приятна. В кают-компании я подсадил шефа к бутылке «Пшеничной» и жареной рыбе, а сам пошел собирать живых. Третий штурман жил в одной каюте с мотористом Колей, я вошел к ним и замер: Яша, мощным кулаком подперев в кровь разбитое лицо, сидел за столом и молча сверлил меня одним глазом.

– Простите, сэр…

Сделав шаг назад, я осторожно прикрыл дверь и успокоил себя вслух:

– По голове даст – и весь инструктаж. Позову-ка Анатолия Иваныча, он, наверное, очнулся.

Но Иваныч, лежа на палубе нашей с ним каюты, не подавал признаков жизни. Его голова подпирала дверь изнутри и не отзывалась на голос. Я стукнул ему в лысину пару раз, сунул руку в щель, покрутил ухо. В ответ он что-то злобно мыркнул и громко засопел.

Когда я вернулся в кают-компанию, главный капитан, положив на стол щеголеватый берет со значком «Слава КПСС», пошел уже по третьей.

– Артурыч, люди заняты по делам, а капитан оформляет санитарный отход.

Но старик уже забыл, зачем пришел, ему нужен был слушатель. Он – весь в прошлом: промыслы в северных морях, дрифтерные сети, тралы, огромные уловы лет тридцать назад. О, какие! Конечно, это были его рекордные уловы. Иваныч, его друг и собутыльник, мне это уже рассказывал, только от своего имени. Я тоже не первый день в море: капитаны-промысловики их времен были рыбаками от бога. Не имея точных координат, брали рыбу чутьем, по перепадам температур, глубин, атмосферному давлению, направлению ветра… Пригоршню забортной воды в рот закинет, пополощет: «Здесь ставим трал»! И есть улов! А Иваныч мне «поет»: «Да у меня в Северном море свои «огороды» были!»

Щас! Сидят пятьдесят тонн рыбы в «Иванычевом огороде» и переживают: быстрей бы Иваныч с тралом приехал! Когда я дома на рыбалке тащу очередного леща, мой маленький сын говорит: «Папа, тебя здесь вся рыба знает». С этими ветеранами – то же самое. Я прямо засыпаю, а старик сам себе наливает и рассказывает, рассказывает и наливает. Рыбу не жрет. В двадцать два прикончил-таки бутылку и, лихо сдвинув берет на очки, попер на выход. В движении он заваливается вперед и ни хрена не видит. Сзади, уперев колено в поясницу и взяв за плечи, я пытаюсь его разогнуть, придать туловищу некую вертикаль, но главный капитан не гнется, на то он и главный, и все старается присесть. Уже на руках я вынес его на причал, как-то выпрямил и легким толчком дал направление на проходную:

– Заходите еще!

Капитана все не было. В кают-компании я откинулся на диване и задремал. Не снилось ничего – не успело. На палубе похолодало, и сильно поредевшая публика с гомоном переместилась сначала в коридор, затем ворвалась ко мне в салон. Бутылки, квашеная капуста с луком, здравицы… Гоняют, как бездомную собаку, – я продрался через толпу и вновь спрятался на ходовом мостике. Отсюда были видны кусочек причала и проходная, за которой светились окна жилых домов, где в тепле и уюте отдыхали нормальные люди. Я остановился у локатора, включил, уткнулся лицом в резиновый тубус и замер, глядя на бегущую по экрану зеленоватую развертку.