Ветер в черном (СИ)

Солнце поднялось уже высоко, когда благодатной тишине наступил конец — откуда-то раздался гортанный крик, затем треск ломаемых ветвей. Эолас без лишней торопливости поспешил на звук и, спрятавшись за деревом, какое-то время стоял спиной, прислушиваясь. Крик повторился, но тише, и Эолас выглянул из укрытия. За черноветвистыми зарослями маячили две человеческие фигуры; в руке одной из них холодно блеснул металл. Спокойный, как старый удав, Эолас раздвинул ветви и вышел на опушку. К нему спиной стояли двое перепачканных в снеге мужчин, а перед ними лежал несчастный Гиндюльгалю, из-под скрюченного тела которого струились горячие красные ручейки, словно потоки весенней воды. Рядом валялся рассыпанный можжевельник.

— Кажется, вы плохо понимаете, как вам повезло, — негромко произнес Эолас. — Отправиться на разведку, а вместо этого убить вражеского лекаря…

Убийцы — вастаки, несомненно, — обернулись к новому неожиданному участнику сцены. Тщедушный маг и его слова явно не впечатлили этих детин, и оба занесли по охотничьему ножу.

Дети.

Эолас вытянул руки по бокам и щелкнул пальцами на обеих. Раздался сдвоенный хруст, и вастаки со сломанными шеями повалились в сугробы.

Кровь толчками текла из раны Гиндюльгалю. Не обращая внимания на стоны лекаря, Эолас отвернулся от обагренной картины и направился обратной дорогой в Фикесаллерамник, гадая, существует ли в Клятвеннике наказание для горевестников.

Новость о гибели Гиндюльгалю разлетелась по Фикесаллерамнику быстрее, чем Эолас успел до конца пересказать обстоятельства Мричумтуивае, а Мричумтуивая — вначале изумиться, а затем скорбно покачать головой. Снарядили отряд, который принес тело лекаря в крепость, так же, как и останки его убийц.

— Трусы, — прокомментировал тела Мричумтуивая, не изменяя своей прежней мысли, будто восток Руды трепещет перед Фикесаллерамником. Но, краем сознания заглянув в его разум, Эолас наконец увидел там сомнение, которое точечно одолевает каждого, кто в чем-то слишком сильно уверен.

Обычно достойные мертвецы людей снега отправлялись в умелые руки лекаря, который омывал их, умащал травами, и лишь тогда тело выносили на широкую публику, чтобы названные братья и сестры могли попрощаться с умершим прежде, чем его затопят в ледяном озере — вечная мерзлота Руды не позволяла хоронить покойника в земле. Но кто подготовит к похоронам самого Гиндюльгалю, не имевшего учеников или последователей? Маги? Парлитоу находился за пределами Руды, а Эоласа Мричумтуивая не решился тревожить своей просьбой — по его мнению, гость и так оказал людям снега огромную услугу, убив проклятых вастаков прежде, чем они унесли еще чью-нибудь жизнь. После тяжелых раздумий вождь решил сам выполнить всю надлежащую работу — однако провозился до сумерек, и прощание с лекарем решили перенести на следующий день — еще один дурной знак.

Едва ли Эоласа интересовали рудские погребальные обряды — в конце концов, тексты, для которых он искал вдохновения, повествовали о другом, — но присутствовать на похоронах он был обязан. Эолас, впрочем, никогда не понимал трепетного отношения к мертвому телу. Ему было одиннадцать, когда умер его дед, и Эолас прекрасно помнил эту картину: плакальщицы надрываются на четыре голоса, а мальчик Элиас с любопытством наблюдает за мухой, ползущей по бледной дедовой руке от одного вздувшегося пальца к другому.

В Руде мухи обитали только белые, и, пока Гиндюльгалю несли от его дома на главную площадь, они покрыли тело тонким слоем инея. Когда носилки положили на возвышение, а двигавшаяся следом процессия рассредоточилась полукругом на площади, Эолас встал чуть в стороне. К нему прибился удрученный Ледниорарри, не желая, похоже, запоминать лекаря таким, каким он выглядел сейчас.

Мричумтуивая встал у изголовья и воздел руки к небу. Понизив голос, он начал читать молитву на языке людей снега, так что Эолас понятия не имел, к кому обращается вождь — идолам, смерти или какой-то другой силе, властной над посмертной душой.

В это же время раскрылось, что Леднио опечален совсем по другой причине — он сам сказал Эоласу об этом голосом, который тщательно очистил от страха, заменив его на жалобу:

— Мричумтуивая сказал, что, когда все закончится, они разберутся со мной.

Эолас покачал головой с едва заметной укоризной, направленной в сторону Мричумтуиваи, но в действительности слова Леднио нимало его не тронули.

— Быть может, ты расскажешь мне, о чем этот плач? — переменил он тему, прежде чем Леднио снова попросил бы у него за себя.