Ветер в ивах

Следующим вечером девушка привела в камеру к Жабу тётушку-прачку, которая принесла его чистое бельё, завёрнутое в полотенце. Пожилая леди уже знала, о чём пойдёт разговор, и вид золотых монет, которые Жаб предусмотрительно выложил на стол, решил дело очень быстро. В обмен на деньги Жаб получил ситцевое платье, передник, шаль и старомодную чёрную шляпку. Единственным условием прачки было, чтобы её, связанную и с кляпом во рту, бросили в углу камеры. Этот не слишком убедительный трюк вместе с красочным рассказом, как она объяснила, снимет с неё подозрения в пособничестве побегу Жаба.

Жаб пришёл в восторг: теперь можно покинуть тюрьму с некоторым шиком, не запятнав свою репутацию отчаянного и рискового парня – и с энтузиазмом принялся помогать дочери тюремщика маскировать тётю-прачку под жертву непреодолимых обстоятельств.

– Теперь займёмся тобой, Жаб, – сказала девушка. – Снимай сюртук и жилет, а то ты и так очень толстый.

Сотрясаясь от смеха, она облачила Жаба в ситцевое платье, застегнула многочисленные крючки, накинула на плечи шаль и завязала под Жабьим подбородком тесёмки шляпки.

– Вылитая тётушка! Держу пари, ты никогда в жизни не выглядел столь респектабельно. А теперь прощай, Жаб, и удачи тебе. Выходи отсюда тем же путём, которым тебя сюда вели. Если кто-нибудь из местных обитателей отпустит в твой адрес какое-нибудь колкое словцо, а эти мужланы могут, ты не должен отвечать: помни, что ты вдова, одна-одинёшенька на белом свете и тебе дорога твоя репутация.

Сердце Жаба едва не выпрыгивало из груди, но он двинулся вперёд твёрдым, насколько это возможно, шагом выполнять безрассудный и отчаянный план, однако вскоре был приятно удивлён, как легко всё удавалось, хотя он и чувствовал некоторое смущение от несоответствия его известности и пола нынешнему обличью. Коренастая фигура прачки в знакомом всем ситцевом платье действовала как пропуск во все закрытые двери и мрачные ворота. Даже засомневавшись, куда поворачивать, он получил неожиданную помощь от караульного у ворот, которому не терпелось начать чаепитие и который приказал ему поторапливаться и не заставлять его ждать здесь целую ночь. Колкости и остроты, сыпавшиеся со всех сторон, на которые он, разумеется, мог бы ответить быстро и метко, представляли главную опасность, поскольку Жаб, обладая сильным чувством собственного достоинства, находил шутки глупыми и неуклюжими, а остроты – неостроумными. Тем не менее ему удалось сохранить самообладание, хотя и с большим трудом, и отвечать на шутки так, как это сделала бы настоящая прачка: сообразно своему положению, но при этом не выходя за рамки приличий.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он пересёк последний внутренний двор, отклонил настойчивые приглашения последнего часового и увернулся от раскинутых рук последнего сторожа, умолявшего всего лишь об одном прощальном объятии. И вот наконец, когда затвор огромной внешней двери захлопнулся за ним и свежий воздух коснулся лба, Жаб почувствовал, что свободен!

Опьянённый неожиданным успехом своего отчаянного предприятия, он поспешил туда, где светился город, не имея, впрочем, ни малейшего понятия, что теперь делать. Единственное, в чём он был уверен, это в необходимости как можно скорее покинуть места, где дама, за которую ему пришлось себя выдавать, столь известна и популярна.

Так шагал он, погружённый в размышления, пока не увидел чуть в стороне от города красные и зелёные огоньки и не услышал пыхтение и фырканье паровозов и звон переводимых железнодорожных стрелок.

«Ага! – подумал Жаб. – Вот повезло-то: железнодорожная станция. Стало быть, не придётся заходить в город и продолжать изображать прачку».

Он зашёл на станцию, посмотрел расписание и с радостью узнал, что более-менее подходящий поезд, на котором можно доехать до дома, отправляется через полчаса.

«Ну надо же, какая удача!» – обрадовался Жаб и направился к кассе покупать билет.

Назвав станцию, ближайшую к местности, главной достопримечательностью которой был Жаб-холл, он по привычке полез в карман жилета, где должны быть деньги, однако ситцевое платье, которое до сих пор служило ему верой и правдой и о котором он совершенно забыл, на этот раз подвело. Словно в страшном сне боролся он со странным, непонятным предметом, который хватал его за пальцы, сводил на нет все его усилия и при этом смеялся над ним, тогда как другие пассажиры, выстроившиеся за ним в очередь, нетерпеливо давали разные советы и отпускали колкие замечания. Наконец-то – он так и не понял как – удалось сломить сопротивление и достигнуть того места, где испокон веков у всех жилетов на свете располагались карманы, но там не обнаружилось не только денег, но и самого кармана, как, впрочем, и жилета, где этому карману полагалось быть!