Ветер в ивах

За оградой, фырча и грациозно вскидывая передние ноги, носились овцы. В морозном воздухе над ними клубилось облако влажного пара. Двое друзей с разговорами и шутками брели вдоль загона. Они возвращались после долгого дня, проведенного в обществе Выдра.

Они спешили, но это не мешало им заодно исследовать обширное нагорье, дарящее жизнь немногочисленным ручейкам, которые питали их Реку. Декабрьские сумерки давно подкрадывались к ним, а путь их, между тем, даже не думал сокращаться. Вот тогда-то, решив пробиться наобум через заснеженную пашню, они уловили вдали блеяние овец, и взяв его за ориентир, наткнулись, в конце концов, на какую-то проселочную дорогу. Это внесло в путешествие определенность и подсказало им: «Да, это – путь к дому!»

– Похоже, мы вышли к деревне, – опасливо замедлив шаги, сказал Крот, поскольку вившаяся от проселка тропинка незаметно переросла в узкую колею, а затем в первоклассно укатанное шоссе.

Настоящие животные, как известно, не ведут никаких дел с деревнями, имеют свои собственные суждения о церквях, большаках, кабаках, почтовых отделениях и придерживаются на этот счет своих независимых взглядов.

– О, ерунда, – заверил Крыс. – В это время года, да еще в такой час… все они прячутся в своих домах, греются у огня, как миленькие… и мужчины, и женщины, и дети, и собаки, и кошки. Мы спокойно их минуем и даже подсмотрим за ними в оконную щелочку, если вам захочется.

Тьма совсем загустела над селением, и они, осторожно шагая по первому снегу, в направлении завораживающих оранжево-красных квадратиков, бесшумно подкрались к домам.

Большинство окон даже не было закрыто ставнями, заглянуть вовнутрь и увидеть всю собравшуюся за вечерним чаем семью, труда не представляло. Все они там жестикулировали, балагурили, некоторые сосредоточенно склонились над пяльцами… И никакому самому искусному актеру не удалось бы достичь их непринужденности. А этим она была подарена просто так, одним только чувством бесконтрольной свободы. Переходя наугад от сценки к сценке, оба зрителя, такие далекие от собственного дома, не замечали, что глаза их подергиваются грустью, когда они следят за тем, как гладят кошку, несут в кроватку сонного ребенка или как усталый большой мужчина потягивается и выколачивает чубук о край дымящегося полена.

Но самое главное произошло у завешенного светлой шторой окна – неписанного листка, надежно отгородившего своих обитателей от тревог внешнего мира. Сквозь белую занавеску отчетливо вырисовывалась птичья клетка. Проглядывала каждая ее мелочь: каждая проволочка, каждая жердочка, вплоть до обточенного по краям кубика сахара, приготовленного на завтрак. В центре насеста помещался сам взъерошенный хозяин, голова которого уютно пряталась в перьях. На светлом фоне видны были даже их встопорщенные острия. Почуяв неладное, парень встрепенулся, задрал головку, зевнул, с трудом разлепив глаза, огляделся и с явным удовольствием снова воткнул клюв в спину. Вздыбленные перышки опали одно за другим.

Жесткий порыв ветра внезапно ударил по наблюдателям, злобный снежок куснул за воротником. И словно пробудившись, они ощутили, как болезненно ноют икры, насколько сильно окоченели пальцы и как все еще далеко их собственное жилище.

Чуть поодаль от шоссе, где заметно поредели коттеджи, они по запахам определили близость своих полей и настроились на последний решительный бросок. Кто не знает, что он всегда завершается финишем, где нас ждет отодвигаемый с грохотом засов, ослепительно теплый свет камина и долгожданные уютные вещицы, которые приветствуют нас, как запропавших странников?

Монотонно, упорно они тащились бок о бок, каждый думая о своем. Крот, например, мечтал об ужине, поскольку во всем остальном целиком положился на Крыса, взявшего над ним чуть ли не родительскую опеку.

Что до Крыса, то Крыс шел немного впереди, это стало для него привычным. Плечи его были ссутулены, глаза сосредоточенно устремлены на узкую черную тропу. И вполне естественно, он не придал должного значения окрику Крота, который был наподобие электрического разряда.

Мы с Вами, кто давно уже забыл об органах чувств, даже понятия не имеем о мало-мальски подходящих терминах, которые определяют тонкости общения животных с окружающей средой, живой или мертвой. Для толкования целого ряда деликатных причин нервной дрожи мы изобрели лишь одно слово – «обоняние». Обоняние, как мы полагаем, сидит у животного в носу и без умолку днем и ночью подстрекает предостерегает, внушает…

Непонятный таинственный зов выловил Крота из пустоты. Этот зов побудил затрепетать с головы до пяток. Крот замер, нос его принялся туда-сюда шарить, силясь отыскать волшебную нить телеграфной связи, которая только что поманила. В какой-то момент ему удалось ее поймать, и вместе с этим в его моментально заигравшую кровь хлынуло воспоминание.