Ветер в ивах

Коренастая фигура прачки в её обычном хлопковом наряде для всех дверей и ворот оказалась паспортом. И даже, когда Жаб замешкался и не знал, какое выбрать направление, тюремщик, собравшийся было пойти попить чаю, посоветовал ему живенько идти прямо, а не толкаться здесь до ночи. Безобидные насмешки и колкие реплики, на которые он должен был как-то реагировать, разумеется, стали главной опасностью. Жабу, животному с ярко выраженным собственным достоинством, все эти поддразнивания казались бестактными, жалкими и двусмысленными. Однако он поддерживал их, через силу приспосабливая свой ответный юмор предполагаемому уровню компании.

Создалось впечатление, что прошло несколько часов, прежде чем он миновал последний двор, отверг назойливые приглашения из последней караулки и увернулся от выставленного ружья самого последнего тюремщика, который умолял о прощальном объятии. Наконец, он услышал, как за спиной в огромных внешних воротах захлопнулась калитка, ощутил озабоченным лбом свежее дуновение и понял, что свободен.

Испытав головокружение от успеха, он направил стопы к городским огням, толком не зная, что теперь следует предпринять, но будучи уверенным лишь в одном – следует как можно быстрее уходить от покинутой леди с её мудрёным народным характером.

Он шёл по улочке, следя за светофорами, и вдруг его уши уловили фырканье… пыхтение… скрежет переводимых на запасной путь товарных платформ… «Ага! (мгновенно подумал он) Это – уже удача! Железнодорожный вокзал – та вещь, которая в данный момент попросту необходима! Не нужно идти через весь город, поддерживать унизительные диалоги и в пользу чужой глупости жертвовать самоуважением.»

Подойдя к станции, он заглянул в расписание и узнал, что поезд, следующий в направлении его дома, отправляется через полчаса. «Ещё одна удача!» – возликовал Жаб. Воодушевление охватило его, и он решительно двинулся в кассу за билетом.

Он назвал пункт, по его расчётам ближе всего расположенный к местности, в которой Жаб Холл был основной примечательностью, и механически перебрал пальцами там, где следовало находиться пиджачному карману. Неожиданно пальцы его наткнулись на ситцевые сборки, с чем благородное чванство не вязалось. Платье… про что он основательно подзабыл и что стёрло на нет все его помыслы. Как в кошмаре, он взорвался от странной непредсказуемости. Враз покрывшись бисеринками пота, он попросил стакан воды и не забыл при этом улыбнуться.

Другие путешественники, выстроившиеся за ним в длинную очередь, делали между тем нетерпеливые замечания, уместные, и не очень. Наконец, сам не зная как… он не мог понять как… преодолел препятствие и достиг цели… добрался туда, где извечно помещались карманы жилета… и нашёл… нет, не деньги… в этой штуке не было не только кармана, но даже жилета, чтобы хранить в его кармане деньги!

С ужасом он вспомнил, что оставил и пиджак, и жилет в камере. А вместе с ними – свою записную книжку, ключи, карманные часы, спички, пенал – короче, всё, что наполняло смыслом его существование, что отличало почтенное животное от более низменного «однокарманного» или «бескарманного».

В прекрасно усвоенной им манере выкручиваться он сделал попытку скомбинировать Сквайра с Преподавателем Колледжа:

– Послушайте! Мне кажется, мой кошелёк дома. Не дадите ли вы мне билет с тем условием, что деньги я вам пришлю завтра? Меня в этих краях хорошо знают.

Клерк вначале посмотрел ему в лицо, потом на жухлый чёрный капор и рассмеялся.

– Я думаю, вас действительно хорошо знают в этих краях, – сказал он, – если вы частенько прибегаете к таким фокусам. Будьте добры, отойдите от окошка, мадам. Вы мешаете другим пассажирам.

Старый джентльмен, который давно тыкал пальцем в спину, осмелев, отодвинул его в сторону. И что особенно покоробило Жаба, адресовался к Нему, как к «своей милочке»!

Вконец расстроившись, он пустился блуждать по платформе, и слёзы ручейками стекали у него по обеим сторонам носа. «Как это плохо, – (думалось ему), – как же плохо быть в одном шаге от безопасности, почти дома, и упустить эту возможность из-за паскудного неверия официального лица, из-за каких-то нескольких шиллингов».

Очень скоро побег его раскроется, сам он будет пойман, обруган, закован в цепи, снова помещен в тюрьму. И начнётся… хлеб-вода-солома. Стражников и наказаний только удвоится. И о, какие саркастические замечания выскажет девушка!

Что же делать?! На ногу он не быстр, фигурой, к несчастью, слишком приметен. Может быть, скорчиться и втиснуть себя под сидение? Он видел, как к такому способу прибегали школьники, когда деньги, выданные родителями, растекались по другим надобностям. Размышляя обо всём этом, он дошёл до самого паровоза и рядом с его лоснящимся боком заметил дородного машиниста с большой жестяной маслёнкой и куском ветоши.

– Здорово, мамаша! – окликнул тот. – Что за горе? Вы не выглядите веселой!