Ветер в ивах

– Я боюсь, Жаб, у нас с вами ничего не получится. Видите, как легко они идут, их машинист более опытен. Нам остается одна возможность, и это для вас – единственный шанс, поэтому слушайте внимательно! Очень скоро мы подойдём к длинному тоннелю, по выходе из него начнётся густой лес. Перед тоннелем я дам максимальную скорость, а те ребята, натурально, сбавят её, чтобы, упаси бог, в нас не врезаться! Когда же минуем тоннель, я сброшу пар и нажму на тормоза так сильно, как только сумею. Наступит самый ответственный момент: вы должны будете спрыгнуть и скрыться в лесу прежде, чем они выскочат и вас увидят. Потом уж я опять наберу скорость, и пусть они гонят за мной так долго как им хочется и так быстро, как смогут. Теперь внимание, будьте готовы прыгать, когда я скомандую!

Он ещё разок подбросил уголька. Поезд влетел в тоннель, засвистел, загрохотал, забарабанил. Потом вырвался на свежий воздух под спокойный лунный свет через густой и темный лес по обе стороны дороги. Нажав на тормоз, Машинист выпустил пар, Жаб занял нижнюю ступеньку, и когда скорость стала почти прогулочной, он услышал, крик: «Ну, прыгайте!»

Жаб спрыгнул и, немного прокатившись по насыпи, поднялся живым и невредимым. Осторожно глянув из зарослей, он заметил, как его поезд быстро прибавил скорость и исчез. Затем из тоннеля, скрежеща и раскачиваясь на стыках, со всей своей пёстрой командой выскочил преследователь. Все они по-прежнему размахивали чем ни попадя и орали: «Стоп, стоп, стоп!» Жаб проводил их взглядом и впервые с тех пор, как его бросили в тюрьму, искренне расхохотался.

Но скоро он посерьёзнел, когда осознал, что уже очень поздно, темно и холодно, а он один-одинёшенек в незнакомом лесу, без денег, без возможности поужинать, всё еще далёкий от друзей и дома. Мертвенное молчание после недавнего рёва и тряски шокировало. Но он ни за что не осмелился бы покинуть свое укрытие. Напротив, он углубился в лес с мыслью оставить железную дорогу как можно дальше.

После стольких недель, проведенных без общения с природой, он нашёл лес чужим, неприветливым и даже насмешливым. Ночные действующие на нервы звуки приводили к мысли о том, что лес кишмя кишит тюремщиками. Сова, хлопнув крыльям, коснулась его плеча, заставив подпрыгнуть от ужаса. Затем, как мотылёк, перелетела куда-то дальше, похабно рассмеявшись при этом: «Хо! Хо! Хо!» Неожиданно ему повстречалась лисица, которая оглядела его с головы до ног и нагло хмыкнула:

– Привет, прачка! На прошлой неделе мы не досчитались одного носка и наволочки. Смотри, чтоб этого не повторилось!

Жаб рассвирепел, бросился искать, чем бы в нее запустить, но не найдя ничего, сильно огорчился. Наконец, голодный, холодный, полностью выбившийся из сил, он набрёл на убежище в дуплистом дереве, где из ветвей и старых листьев смастерил себе на скорую руку постель, шумно вздохнул и забылся.

IX. Странники

Водяной Крыс сделался вдруг беспокойный и не знал отчего. Лето было /еще в полном разгаре, и, хотя на возделанных акрах земли зеленое постепенно склонилось к золотому… несмотря на то, что рябина краснела, а в кроны деревьев тут и там приобретали рыжие подпалины – тепла и красок было ничуть не меньше, чем прохлады и чистоты надвигавшейся перемены года. Дружный хор птичьего населения рощиц и садов уступил место случайному вечернему песнопению нескольких пока не слишком утомленных исполнителей. Снова начала заявлять о себе малиновка. Кукушка, естественно, теперь подолгу молчала. Маленькое общество других пернатых, на несколько месяцев вжившееся в привычный ландшафт, скучало тоже. И дни, которые чередовались один за другим, постепенно укорачивались. Крыс, всегда такой внимательный ко всяким фланговым движениям, заметил, что исподволь начинает внедряться некая южная тенденция. Теперь даже ночью, лежа в постели, он не мог не думать о том, что, проходя в темноте, наверняка подслушал бы удары нетерпеливых крыльев, покорных властному зову.

Природный Гранд отель, как и всякий отель, имеет свои законы. Все гости друг за дружкой, как положено, платят по счету и уезжают. А места за обеденным столом раз от раза освобождаются. Убранство комнат складывается в шкафы, ковры закатывают в рулоны и поднимают на антресоли. Официанты уволены. А гости, которые остаются на пансионе до следующего сезона, ничем не могут помочь, поскольку сами находятся в состоянии аффекта от прощаний, бесконечного взвешивания планов и обсуждения достоинств предстоящих маршрутов и новых пристанищ. Любой тут сделается унылым и раздражительным.