Ветер в ивах

– Нет, вы решительно ничего не понимаете, – возразила вторая ласточка. – Во-первых, наше беспокойство подневольное, оно внутри. Воспоминания одно за другим прилетают к нам сами, как почтовые голуби. Ночью они пробиваются в наши сны, а днем парят вместе с нами. И тогда мы испытываем неодолимое желание спрашивать о них друг у дружки, сравнивать их и убеждаться, что все это уже было когда-то: звуки, запахи, далекие места, их названия.

– Неужели так трудно усидеть хотя бы один год? – задумчиво предположил Крыс. – Мы помогли бы вам направить свои чувства куда надо. Вы и представить себе не можете, как здесь хорошо, когда все разлетятся.

– Как-то раз я уже пыталась остаться, – сказала третья ласточка. – Мне так здесь понравилось, что я позволила другим улететь без меня. В течение нескольких недель я была счастлива, но потом… О, эти ужасно длинные ночи! Промозглые мрачные дни! Воздух клейкий, холодный; ни одного насекомого! Нет, такое совсем не по мне. Мой дух был сломлен. И вот, ненастной штормовой ночью я полетела. Можно сказать, меня просто понес сильный восточный ветер. Шел снег, а я пробивалась сквозь ущелья…это была очень жестокая борьба, и я ее выиграла. Но зато никогда не забуду блаженства от ощущения первого горячего луча на своей спине. Не забуду, как я заметила внизу озера, такие синие и такие призывные. А вкус моей первой жирной гусеницы! Прошлое отодвинулось от меня, как дурной сон, а будущее предстало сплошным праздником! Неделя за неделей я неустанно летела, куда меня звало! Нет, я уже имею опыт и никогда не позволю себе даже подумать о непослушании.

– О да, зов Юга, зов Юга, – защебетали две другие мечтательницы. – Его песни, цвета, лучистый воздух! А вы помните… – и, забыв о Крысе, они предались страстным воспоминаниям.

Крыс слушал, и сердце его все больше распалялось. Подсознательно он ощущал, как где-то внутри него задрожала струна, прежде дремлющая и нетронутая. Пустая болтовня этих движимых югом птах, их мятежность и передаваемая из уст в уста их молва – неужели все это так сильно, что способно вызвать и в нем неизвестные ощущения… странный трепет… всего лишь оттого, что до него дотронется южное солнце, и его окутает благоуханное дуновение? Закрыв глаза, он отважился чуточку пофантазировать, а когда вновь открыл их, река показалась неприветливой и холодной… зеленые поля тусклыми. Верное сердце его готово было расплакаться от отчаяния.

– Зачем же вы тогда вообще возвращаетесь? – ревностно потребовал он ответа от ласточек. – Что вас привлекает в этой бедной и скучной стороне?

– А вы думаете, – спросила первая ласточка, – что в последующие сезоны на нас не действуют другие призывы? Призывы сочных луговых трав, садов в росе, комаров на прудах, пасущихся буренок, запахов сена и всех этих фермерских пристроек вокруг Домика с Карнизами?!

– Вы полагаете, – присоединилась вторая ласточка, – что вы единственное на свете существо, обожающее слушать кукушку?

– Настанут дни, – поддержала третья, – и мы опять затоскуем по родине, по тихим лилиям на глади английских рек… но сейчас все эти картины кажутся нам блеклыми и слишком чужими. Сейчас наша кровь танцует под другую музыку.

Они опять быстро заговорили меж собой, и на этот раз разговор их был о фиолетовых морях, о желтых отмелях и о ящерицах на скалах.

Не прощаясь, Крыс покинул своих собеседниц, бесцельно еще чуть-чуть побродил, забрался на невысокий северный берег реки и лег, созерцая кольцо холмов, ставших его горизонтом – Лунными горами, дальше которых он ничего не должен был знать и видеть. Нет уж, открыть для себя Юг стало необходимостью, продиктованной не глазами, а сердцем, а ясное небо над бесконечно унылым контуром сопок, пульсировало от обещаний. По эту сторону холмов образовалась черная дыра, по ту – лежала переполненная красками панорама, которая внутреннему взору представлялась так явственно. Что за моря расстилались там вдали – зеленые, с изумрудными гребешками! Какие залитые солнцем берега, ослепительно белые виллы, оливковые рощи! Какие шумные гавани, в которых тесно от дивных кораблей, груженных специями с пурпурных островов в далеких томных водах!

Он поднялся, заставил себя обернуться к реке, но снова изменил ход мыслей и еще раз кинул взгляд на дымную кромку. Ему представилось, что за этим плотным забором он почти захоронен, и только мысли его о железной дороге и о диковинах большого мира, до которых не суждено ему добраться. Он подумал о непоседах-странниках, о риске, об удаче, такой неуловимой и живой… там, по ту сторону… по ту сторону!