Ветер в ивах

– О, сэр! – окончательно расплакался Жаб. – Я бедная несчастная вдова. Я потеряла все свои деньги и не могу заплатить за билет. А я должна быть сегодня вечером дома… как угодно, и что бы ни случилось… ещё как должна, я просто обязана! О, дорогой! О, дорогой!

– Да, похоже, дело швах, – нахмурившись, сказал машинист. – Потерять деньги… и лишиться возможности попасть домой… к детишкам, которые, верно, заждались?

– Да, так, – всхлипнул Жаб. – И они, должно быть, голодны… и играют со спичками… и передрались… и опрокинули все лампы – как обычно!

– Хорошо, я подскажу вам решение, – проговорил машинист. – Вы, вроде бы упомянули, что по профессии – прачка. А я машинист, как видите. И нельзя не согласиться, что это чертовски грязная работа. Расходуется уйма рубашек, моя хозяйка совсем выбилась из сил. Если вы постираете мне несколько штук, когда попадёте домой, а потом вышлете – я обеспечу вам поездку на моём паровозе. Это противоречит правилам Компании, но в подобных случаях мы не очень щепетильны.

Несчастье Жаба сменилось восторгом, Он нетерпеливо взобрался по блестящей лестнице в кабину. Никогда в своей жизни ему не приходилось стирать рубашки. Даже, если бы он в лепешку расшибся, ни за что не сумел бы этого сделать. Да он и не собирался браться за это. Он только подумал: «Когда я укроюсь в Жаб Холле и набью все карманы деньгами, я пришлю этому парню достаточно, чтобы ему хватило не только на стирку, но и на покупку новых, куда более лучших.»

Наконец, кондуктор поднял флажок. Машинист ответил бодрым свистком, и поезд отъехал от станции. По мере того, как скорость возрастала, поля и деревья сменяли друг друга быстрей и быстрей. Жаб, безразличный к проносившемуся пейзажу с радостью думал о том, что каждое мгновение делает его всё ближе и ближе к Жаб Холлу, к сочувствующим друзьям, к звону монет, к мягкой постели, к похвалам и восхищению по поводу его рассказов о собственной мудрости. Сам не сознавая, что творит, он начал подпрыгивать и выкрикивать куплеты… к великому, надо сказать, удивлению машиниста, который перевидал немало прачек на своём веку, но ни одну не мог сравнить с этой.

Покрыли уже достаточно миль. Жаб помышлял о вкусном ужине, когда неожиданно заметил, что машинист с недоумением изучает пространство по обе стороны поезда. Затем он увидел, как тот вскарабкался на кучу угля, выглянул через люк и повернулся Жабу.

– Очень странно! Наш поезд в этом направлении сегодня последний, но я готов поклясться, что слышу другой, который следует за нами!

Жаб мигом прекратил свои ужимки, сделался серьёзным и даже унылым. Тупая боль, стукнувшая вдруг в поясницу, передалась ногам, вызвав острое желание присесть и отвлечься от возможных случайностей.

Над крышей состава показалась луна, и машинист выкрикнул:

– Сейчас всё видно! Это паровоз, он на нашем пути, идёт с большой скоростью. Такое впечатление, что он нас догоняет!

В страстном желании непременно победить Жаб скорчился в угольной пыли, усиленно соображая.

– Скоро они догонят нас! – сообщил машинист. – Локомотив заполнен народом! Мужчины, вроде как древние стражники, размахивают алебардами. Полицейские в шлемах махают дубинками. Какие-то странно одетые люди в котелках – заметно даже на расстоянии, детективы, вращают револьверы. Все чем-то вертят и кричат: «Стоп, стоп, стоп!»

Немедля, Жаб среди комьев угля рухнул на колени, воздел к небу сжатые в мольбе лапы:/

– Спасите меня, только спасите меня, милый дорогой Мистер Машинист, и я во всём вам признаюсь! Я не прачка, как прикидывался! У меня нет детей ни непослушных, ни послушных! Я Жаб… широко известный и популярный мистер Жаб, землевладелец! Я только что сбежал из тюрьмы, благодаря лишь своему уму и смелости! Из отвратительной темницы, куда меня бросили мои враги! И если те парни на том паровозе снова меня захватят, опять начнутся цепи, хлеб-вода-солома и другие лишения для бедного несчастного Жаба!

Машинист строго смерил его взглядом и приказал:

– А теперь рассказывайте всю правду: за что вас посадили в тюрьму?

– Это пустяк, – густо краснея, проговорил Жаб. – Я только позаимствовал автомобиль, пока владельцы завтракали. Он не был им нужен в то время! И я не думал его воровать, честное слово. Но эти люди… особенно судьи… они придерживаются таких крайних взглядов на романтические поступки…

Машинист стал ещё строже, чем раньше, и очень серьёзно проговорил:

– Я опасаюсь, что вы действительно безнравственный жаб. Если по справедливости, то я должен вас сдать правоохранительным органам. Но вы, я вижу, сейчас в глубоком горе, поэтому я вас пощажу! Мне безразличны как автомобили, так и полицейские, когда я на паровозе. Но слёзы животного меня просто угнетают, они смягчают моё сердце. Поэтому, Жаб, придите в себя! Я все сделаю, чтобы вас выручить!

Он начал ожесточённо швырять в топку уголь, пламя заревело и из трубы посыпались искры. Он метался, загребал, отчаянно кидал снова и снова, но преследователи неумолимо приближались. Иссякнув, он вздохнул, отёр лоб клоком ветоши и произнёс: