Ветер западный

Я узнал ее по голосу, грубому, хриплому, — Агнес Прай, бабушка юного Сэла, вдова, что живет на отшибе, на восточной оконечности прихода, где Ньюману принадлежали самые сочные пастбища и около дюжины акров плодородной земли, аккуратно поделенной на мелкие участки внаем. Ширококостная Агнес, женщина-куб, волосы цвета остывшего пепла, суровость лица смягчает маленький изящный нос.

— Он был хорошим человеком, это правда, — сказал я.

Богатым в придачу, с его смерти минуло два дня — очень скоро встанет вопрос о его имуществе и земле. Кое-кто из арендаторов смекнет, как обернуть происходящее в свою пользу, — землевладелец мертв, о его родне в деревне слыхом не слыхивали, тогда почему бы не присвоить надел? Земля эта арендаторам не чужая, и они имеют на нее право — по крайней мере, до тех пор, пока их кто-нибудь не одернет. Коровы Ньюмана, его овцы, козы и свиньи, лошади и куры — собственность прихода, по крайней мере, некоторые в этом твердо уверены. Найдутся и те, кто начнет заглядываться на его дом, небольшой, но — как обнаружил благочинный — не менее уютный, чем особняк в господской усадьбе, с дымоходом и периной на утином пуху.

Будто прочитав мои мысли, Агнес сказала:

— Кто знает, что за родственник может объявиться невесть откуда и заявить права на землю, и нет ничего хуже дальней родни. От этих добра не жди.

Последний раз, не считая мессы, я видел Агнес Прай две недели назад с Ньюманом, они привели лошадей подковать. Ньюман поручил ей трех кобыл, что паслись на выгоне за его домом, наверное посулив увеличить ее надел, — но необязательно. Может, он просто заплатил ей, Ньюман понимал свою выгоду. Ты заплатил, и у людей появились деньги. А чем больше у людей денег, тем больше земли они арендуют, и у кого они станут арендовать? У барина Тауншенда, от которого они и пенса не видели, или у человека, что платит им не скупясь?

— Зависть — худший из грехов, — сказал я, — именно от этого греха в первую очередь Господь хотел бы нас отвратить. — Положив ладони на ляжки, я повернулся к ней лицом, хотя вряд ли она могла меня разглядеть. — Лень — никчемная трата времени, алчность — никчемная порча еды либо иных запасов, гнев ведет к утрате душевного покоя. Но зависть… зависть — порча дружества. Утрата утешения, что исходит от других людей.

Она дышала по-старушечьи, словно дыхание измотало ее сердце, — медленно, натужно.

— Зачем Бог сотворил нас друг для друга? — продолжил я. — Зачем Он заповедал нам любить и беречь друг друга? Зачем животные в поле жмутся один к другому, хотя на просторе они могли быть пастись поодиночке?

— В этой жизни все одиноки, отче, вот и жмутся.

— И поэтому мы нуждаемся друг в друге на земле, прежде чем придем к Господу на небеса. Завидуя ближнему по какой-либо причине, мы отвергаем Его любовь, забывая, сколь нам необходима поддержка собрата.

— Но вы же не собрат, — задумчиво проговорила она. — Вы… Тень Отца нашего, вы тот, кто между нами и Богом. Золотой крючок, это ведь ваши слова? Без золотого крючка рыбак не поймает рыбу. Что ж, везет вам, вся рыба — ваша. А знаете, каково оно, когда Господь тебя не замечает? Не знаете, потому что ваш рот постоянно у Его уха.

— А мое ухо постоянно у ваших ртов.

— Но грехи перед смертью отпускает самолично Господь, не правда ли? Я завидую вам, ведь что бы вы ни содеяли, Он выслушает вас, дарует прощение и убережет от ада. Что бы вы ни натворили, пусть даже самые чудовищные гнусности, ваша шея никогда не познакомится с петлей.

Мне хотелось спросить ее: “Что я такого делаю? Какие гнусности?” Я припомнил, как однажды столкнулся с ней на улице, около полугода назад, когда солнце еще жарило; она держала поводья в кулаке, кожа на руке потрескалась, из-под желто-коричневой сермяжной туники выглядывали толстые сильные икры, волосы она упрятала под туго повязанный платок, какой носят замужние женщины, хотя муж ее к тому времени умер. Пустой взгляд, меня она в упор не видела. Лошадь паслась на солнце и, разомлев, укладывала морду ей на грудь, продолжая жевать.

— Я — primus inter pares[20], — сказал я ей, — главный прихожанин. Но, заметь, прихожанин, то есть один из вас.

— Тень Отца нашего к Богу ближе, чем ангелы.

— И все же я один из вас.

— Но вы никогда не оголодаете.

— Я часто бываю голоден.

— И вас не подвергнут наказанию.

— Меня наказывают, как и всех остальных.

Она поерзала на подушке; нелегко стоять на коленях, когда у тебя больные суставы и крупные ноги, созданные для тяжелой работы.

— Что назначите мне, отче?

— Припомни все, за что ты можешь быть благодарна, и семь дней кряду рассказывай об этом перед ликом Марии, а если не случится лика Марии под рукой, поведай о своей благодарности хотя бы воздуху.