Ветры низких широт

Бруснецов усмехнулся, пряча усмешку в рассветный сумрак, но по голосу и так было ясно, что он усмехался:

— Матросы на баке говорят.

— Ну, старпом, вы меня радуете, — сказал Сокольников. — Располагать таким авторитетным источником... Это, знаете ли, не каждому дано.

— Так и мне не дано, — промолвил Бруснецов. — Зато это дано главному боцману, который, как сорока, приносит мне все на хвосте. — Он помолчал. — А между прочим, никто еще не догадался проанализировать, как рождаются слухи на баке. «Матросы на баке говорят» — самый удивительный источник информации на корабле.

— Он становится удивительным, когда мы что-то недоговариваем, — скучным голосом заметил Сокольников. — Или утаиваем. Иначе говоря, несем людям заведомую неправду. Кто-то однажды обмолвился, что информированность — мудрость двадцатого века.

— Я прошу вас не забываться, — тихим, но довольно жестким голосом попросил Ковалев. — Ходовой мостик — не дискуссионный клуб, а место для несения ходовой вахты и боевой службы. Для досужих разговоров на корабле существует кают-компания. — И пошел в рубку, захлопнув за собою дверь, как бы оставив Сокольникова с Бруснецовым продолжать их разговор.

— Осерчал, — сказал Бруснецов.

— Осерчаешь, когда супостаты карусель возле борта устраивают. А тут ты еще со своим матросским баком.

— Надо же когда-то и напряжение снять.

— Когда-то — это верно, но ведь не теперь же. Пойдем повиляем хвостами. Может, смилостивится.

Ковалев уже восседал на «пьедестале»; он давно уже приучил себя не обращать внимание на входящих или выходящих: у них свои дела, у него свои, и каждый должен знать свое заведование и не лезть в чужое, пока его не попросят. По тому как захлопнулась дверь, он понял, что вошли Сокольников с Бруснецовым, и, если бы на крыле не оказалось Сокольникова, он выдал бы Бруснецову по первое число — все-таки не матрос на баке, а старпом, не надо бы забываться, но комиссара как-то было неудобно ругать, впрочем, какой там к богу в рай комиссар — заместитель и одноклассник Вася Сокольников, хотя нет — все-таки комиссар. «Ну виляйте, виляйте, — подумал он, хмыкнув про себя. — Может, до чего-нибудь и довиляетесь».

— Извини, командир, — сказал Сокольников. — Забылись немного.

— Спать надо уходить вовремя, — нехотя оказал Ковалев. — А то один недоспал, другой и совсем всю ночь на мостике проторчал. Меня, что ли, караулил? Так меня нечего караулить. Я никуда не денусь.

— Извини, командир, — повторил Сокольников.

— Извиняю, конечно, только требуя от людей порядка, сами должны помнить об этом порядке. — Ковалев провел ладонью по подбородку: за ночь оброс щетиной. Томка как-то смеялась, сказала ему, что, когда он волнуется, борода у него растет быстрее и бывает жестче. Все правильно: значит, волновался. — БИП, ходовой» Что у супостата?

— Начались посадки.

С левого борта между водой и облаками прорезалась желтая полоса, скоро она стала малиновой, разрастаясь, словно бы пыталась приподнять облака, но облака были еще тяжелые, и вдруг в одну минуту все вокруг посветлело, видимо, взошло невидимое за облаками солнце, и день начался.

Полеты на авианосце прекратились, и все корабли супостата скрылись в дымке, но присутствие их ощущали локаторы. Эскадра шла параллельным курсом, не сближаясь, но и не увеличивая дистанцию, придерживаясь хода, установленного «Гангутом».

На мостике неслышно появился экспедитор — матрос-узбек, тихий и невозмутимый, с большим красным портфелем, надетым на белом ремне через плечо. Он молча снял пломбу, молча достал журнал и молча протянул его Ковалеву. Тот принял журнал, прочел одну радиограмму, размашисто расписался, глянул на часы и проставил время, прочел другую и просиял.

— Спешу вас обрадовать. К нам следует рыбак, чтобы передать почту. По флотскому обычаю тихонечко скажем: рыбаку — ура!..

— Ура!.. — троекратно и почти шепотом подхватили Сокольников, который никаких писем не ждал, и Бруснецов, который ждал известий от жены, и облегченно вздохнули: гроза миновала.

— Командир, — сказал Сокольников, — волна убилась. С твоего позволения я сегодня прокручу морякам картину.

— Какую же? — заинтересовался Ковалев.

— На выбор: «Солдат Иван Бровкин на целине», «Тучи над Борском», «Дикая Бара».

Ковалев изумился:

— Откуда ты их выкопал? Это же картины нашего детства.

Сокольников сказал мрачно:

— Я ничего не выкапывал. Мне их всучила дама из кинопроката. Есть, правда, и поновее, но те я оставлю напоследок, чтобы создать некую перспективу развития киноискусства.

— А ты хитер, комиссар. — Ковалев посмеялся. — Ну да не будем привередничать. «Дикая Бара» так «Дикая Бара». Спасибо нашим культурникам за встречу с детством. Старпом, я отлучусь до завтрака отдохнуть. — Ковалев покинул свой «пьедестал», уступая его старпому, хотя и знал, что тот его принципиально не займет. — Как только сядут все самолеты, объяви средствам ПВО готовность номер два. — Он уже взялся за поручни. — Но в случае чего объявляй готовность номер один, не дожидаясь меня. Вы поняли меня, старпом?

— Так точно.

— Желаю счастливой вахты, — насмешливо сказал Ковалев.

3