Ветры низких широт

Ковалев прошел в рубку, к локатору, на экране которого желтыми точками высвечивались корабли супостата. Они были совсем рядом, в десятках кабельтовых, как на внешнем рейде или в селе Селиванове, и обстановка была вполне мирной, только сам-то этот мир был кажущимся. «Призраки, — подумал Ковалев. — И они, и мы. И небо призрачное, и вода. Еще неделя-другая этих призрачных игрищ, и меня отзовут домой как не выполнившего... — Ковалев помедлил и безжалостно сказал себе: — Не сумевшего обеспечить важного задания командования. Так и запишут. И тогда прощай академия. И прекрасный город Ленинград. Но почему не сумевшего? Просто — не выполнившего. Так короче, проще и точнее. Победу делят на всех. Пусть непоровну, но на всех. За неудачу ответит один командир. Старая как мир истина, но если истина стара, то и мы, причастные к ней, тоже старые. Вот так-то».

Он заглянул в штурманскую рубку. Голайба склонился над столом, на котором ватманским листом, испещренным пометками глубин и склонений и его, Голайбы, знаками, лежал его величество Океан. Заслышав шаги, Голайба поднял голову и машинально включил подсветку, которая обозначила желтым пятнышком нахождение «Гангута» в этом океане. Ковалев мельком глянул на карту — он и без нее знал свое местоположение — и обратил внимание на книгу, лежавшую на краю стола. Он хотел сделать вид, что не заметил ее, наверное, в другое время он так и поступил бы, но сегодня, томимый бездельем и той ситуацией, в которой оказался «Гангут», почти непроизвольно спросил:

— Что читаете?

Голайба смутился, хотя ничего предосудительного в том, что он читал, не было — корабль лежал в дрейфе, к тому же вахтенный офицер, после того как вода и топливо были приняты, объявил готовность номер три.

— «Войну и мир», товарищ командир. Да, собственно, не читаю, а, так сказать, веду дознание с пристрастием. Я со школьной скамьи невзлюбил Наташу Ростову. Не мог простить ей, что она предпочла Анатоля Курагина Андрею Болконскому. А тут разобрался во всем и понял, что не презирать ее надо, а поклониться поясным поклоном. Ее в пятый угол загоняли, как звереныша, а она человеком оказалась. Я как дочитал до сцены, где она ночью в одной рубашонке на коленях подползла к умирающему Андрею Болконскому: «Простите меня», а он ей: «Я люблю вас», у меня изморозь по коже побежала.

— Прекрасно, — сказал Ковалев. — Позвольте-ка я взгляну на карту. Это вот ваши точки? — спросил он.

— Корабли супостата: авианосец, крейсер, фрегаты.

— Так, понятно. — Ковалев поискал глазами микрофон, включил ходовой мостик. — Вахтенный офицер, попросите танкер маленько повременить и еще с часок полежать с нами в дрейфе. Позвоните в ПЭЖ. Пусть наши машинисты попускают дымы. Усильте визуальное наблюдение за супостатом.

— По авианосцу берем постоянно пеленг.

— Меня авианосец сейчас не очень интересует. Я хочу знать, как поведут себя фрегаты. И пригласите на мостик старпома. — Ковалев передал микрофон Голайбе, чтобы тот водрузил его на место — ему с ним работать, пусть и подстроит под свою руку, — только потом сказал ему: — Попытаемся перерезать их строй и уйти в глубь океана. Вы меня поняли, штурман?

— Так точно.

— Ну что ж, пока есть время, сочиняйте свой оправдательный вердикт. Тем более что я и сам когда-то считал Наташу Ростову взбалмошной девчонкой. Но это, правда, было давно, в ту пору, когда мне все девчонки представлялись взбалмошными.

Ковалев прошел в ходовую рубку, где его уже поджидал старпом.

— Вы прочли письма? — спросил Ковалев.

— Так точно, по два раза каждое.

— Кстати, а где вы размещаете свою ораву?

— Когда ухожу в поход, жена уезжает в Ногинск. Там у моих стариков приличный домишко. А когда в базе стоим — дело скверное. Шестнадцать метров жилья в коммунальной квартире.

— А где же вы отдыхаете?

— Я, товарищ командир, на берегу не отдыхаю. Одного мою, другого стираю, третьего глажу. Я отдыхать бегу на корабль. А боевая служба для меня вроде отпуска.

— А что же квартиру — обещают?

— Обещали в тот раз, а вернулись — отдали другому. Говорят, тот, дескать, нуждался больше нашего. Вообще-то, я не понимаю этого «больше» и этого «меньше».

Ковалев покрутил головой.

— Н-да... Ладно, старпом, это уже будем решать в базе. Тут нам это не решить, хоть мы все лбы разобьем о переборку... Сейчас я попытаюсь разрезать их строй и уйти подальше в океан. Если они не позволят этого сделать, на завтра на девять тридцать назначаю учебное бомбометание.

— Прикажете болванками?

— Разумеется... Вы же не можете гарантировать, что их лодки в этом районе нет. А если она бродит тут, только мы ее за общим шумом не слышим? Тогда, старпом, от нашей консервной банки останутся одни воспоминания. Впрочем, наверное, и вспоминать станет некому.

Бруснецов молча склонил голову, дескать, воля ваша.

— Вахтенный офицер, мы с танкером подымили маленько?

— Так точно.

— А что там у супостатов?

— На авианосце все тихо. Крейсер выкинул шапку, должно быть, заторопился. У него топливная-то аппаратура в норме. Фрегаты тоже замельтешили.