Ветры низких широт

«По моим стопам — это хорошо, — опять подумал Ковалев, берясь за ручку, поискал среди деловых бумаг чистый лист, которого, как на грех, не оказалось, и отложил ручку в сторону. — Только учти, сын, у тебя тоже будет мало слов. Мать права, видимо, я становлюсь сухарем, тебе это тоже грозит. Эмоции в нашем деле — забава вредная». Он сложил письма в стол, посылку прибрал в шкаф, кофе с чаем и шоколад положил в холодильник. «Как хорошо, что Томка не знает, что у меня нет времени ни чаю заварить, ни кофе приготовить». Он надел тропическую пилотку с огромным козырьком и поднялся на мостик.

— Читал от своих письма?

— Никак нет, — сказал Бруснецов. — Не успел.

— Ступайте к себе. Почитай. Это занятие весьма облагораживает нашего брата. — Ковалев насмешливо повел бровью. — Жена моя, несравненная Тамара Николаевна, упрекнула, что у меня нет каких-то особых слов. А у меня их на самом деле нет. Люблю — и баста. Очень люблю? А я, к сожалению, не понимаю, как это можно любить очень и не очень. Люблю — это, значит, люблю, а все остальное — это уже не любовь, а увлечение, что ли, симпатия или еще что-то. А ты как считаешь, старпом?

— Трудно мне считать, товарищ командир. У меня вся палуба из-за этой помывочки осталась непокрашенной. Эти вопросы лучше задавать замполиту. У него голова о палубе не болит.

— Ты что же — и жене про палубу напишешь?

— Жене я о палубе не напишу. И красот здешних тоже описывать не собираюсь, потому что в упор их не вижу. Пишу ей — люблю. Я на самом деле ее люблю. И целую. Это непременно. Ну и понятное дело — береги детей.

— У тебя, если не ошибаюсь, их трое?

— Пока трое, — уточнил Бруснецов.

Ковалев с любопытством поглядел на Бруснецова.

— Пока — это как понимать?

— Жена у меня пытается своими слабыми силами выправить демографическое положение в стране, поэтому считает, что пятеро — это нулевая отметка.

— Постой, а кто она у тебя?

— Историк она у меня. Вся в Иванах сидит: в Калите, да в Третьем, да в Грозном.

— Ну ступайте, — сказал Ковалев и отвернулся.

Он с женой не догадался завести второго, не говоря уже о третьем. А эти на пятерых размахнулись. «Интересно, а велика ли у них квартира? — подумал Ковалев. — Ведь такую ораву где-то и разместить надо. Наши малогабаритки серьезной семье не соответствуют. В наших малогабаритках только одного и иметь».

Он подошел к борту, глянул на океан: мертвая зыбь неслышно перекатывалась из одного края в другой, легонько подбрасывая на своих плечах фрегаты, и даже крейсер заметно клевал носом, только авианосец, словно утюг, стоял недвижимо, как будто был намертво впаян в здешние голубовато-зеленые волны. На ближнем к «Гангуту» фрегате отворилась дверь в надстройке, видимо на камбуз, оттуда вышел негр-кок в белом колпаке, с лагуном, прошел на ют и выплеснул помои прямо за борт. Потом поглазел на «Гангут», бросил в рот сигарету и, попыхивая дымком, покачал головой, но скоро ему это глазение надоело, он швырнул сигарету в воду, подхватил лагун и вальяжной походкой проследовал к себе. Там была чужая жизнь, в чем-то похожая на ту, которой жил «Гангут» — тут коки тоже выходили покурить на ют и тоже вываливали помои за борт, — в чем-то непохожая, и та жизнь таила в себе столько же загадок, сколько и неожиданностей.

— Вахтенный офицер! — позвал Ковалев громким голосом. — Офицеры все поднялись на борт?

— Сейчас от танкера отвалит катер с последними.

— Добро. Как только офицеры вернутся, катер на борт. После этого танкер может следовать своим курсом.

Вахтенный офицер почтительно выслушал и не менее почтительно сказал:

— Есть.

Все эти слова через несколько минут обязаны стать деяниями, которые в свою очередь должны быть отображены в вахтенном журнале в виде коротких и сухих строчек: широта, долгота, время, «катер поднят на борт»; широта, долгота, время, «танкер взял курс»... Этим строчкам суждено жить вечно, потому что сами вахтенные журналы подлежат вечному хранению.

Супостаты сегодня не летали, но треть, если не больше, самолетов находилась на палубе. «Эти мальчики учатся воевать всерьез. — Ковалев вернулся к своей прежней мысли. — Им палец в рот не клади — мигом оттяпают руку по локоть. Черт их поймет, но, может, у них идея — на самом деле доллар. Так сказать, двойная бухгалтерия. Молятся богу, а поклоняются доллару».