Ветры низких широт

Ковалев одним махом перечеркнул весь план работ, который Бруснецов с Козлюком наметили на сегодня, даже успели утвердить его у Ковалева, но напоминать об этом Бруснецов не стал — помывочка так помывочка, тем более что танкер подойдет вечером, и, значит, надо к тому времени подрастрясти свои водяные цистерны, в которых бережливостью его, старпома, и командира БЧ-5 Ведерникова воды еще оставалось достаточно. «Ну и пусть моются, — меланхолически подумал он, спускаясь к себе в каюту, чтобы оттуда руководить помывочкой. — А то получается, что я вроде бы главный скупердяй. А я не скупердяй — пусть моются. Только пока в океане тихо, надо было бы ржавчину кое-где соскрести да покрасить палубу и швартовые устройства. В шторм покраской не займешься. В шторм соль опять начнет жрать металл. Сейчас самое время его просуричить. А так что ж — я не скупердяй».

Он собрал у себя командиров боевых частей и начальников служб и команд и сказал весьма строгим голосом:

— Мы с командиром решили устроить помывочку личному составу. На стирку белья вода также будет отпущена.

Козлюк хотя и слышал весьма серьезное «мы с командиром», тем не менее на стуле заерзал.

— Суричиться же надо, товарищ капитан третьего ранга, — сказал он со слезой в голосе. — Сами же говорили... И командир согласился.

— Боцман, не мельтеши, — сразу уставшим голосом заметил ему Бруснецов. — В ночь танкер подойдет. Надо цистерны к его приходу освободить.

— Эт-то понятно, — согласился Козлюк, но согласия его хватило ненадолго. — Да ведь погода такая не всегда бывает в океане. А заправиться и завтра бы могли.

«А и верно, — подумал Бруснецов. — Почему бы сутки было не переждать? Танкер шел в такую даль, так потерять сутки-другие ему уже ничего не стоит», — но сказал опять строгим голосом:

— Ты, боцман, как малый ребенок. Помимо погоды еще существуют высшие интересы. Головой надо думать.

— Эт-то конечно, — сказал Козлюк, — только ведь не всегда так получается. Порой думают не головой, а чем-то еще другим.

— Вот поди на мостик и развей там командиру эти свои мысли.

— Хе-хе, — сказал Козлюк.

Перед ужином танкер снова вышел на связь, и связь эта уже больше не прекращалась. Танкер шел милях в тридцати прямо по курсу, и Ковалев теперь сам рассчитывал время, когда начать заправку. Он не хотел ее форсировать, предполагая растянуть на всю ночь: погода этому благоприятствовала. «Может, они в конце концов отвяжутся от нас, — думал он с надеждой, что супостатам надоест бесцельно бродить за ними, тем более что и само движение «Гангута» превращалось в бесцельное бродяжничество. И тут же он себя маленько попридержал: — Спокойно, Ковалев, спокойно. Нам терять нечего, и мы тут ничего не забыли. Они же могут потерять многое».

Командующий попросил Ковалева к телефону точно в назначенное время, спросил недовольно:

— Что у вас нового? Доложите обстановку.

— Обстановка прежняя. В ночь произведем заправку.

Командующий там у себя в кабинете помолчал.

— Мы очень на вас надеемся, — сказал командующий. — Вы слышите меня?

— Так точно, товарищ командующий.

— Будьте предупредительны. Помните о конвенции, но настойчивость не ослабляйте. Все прочее остается в силе.

— Вас понял, товарищ командующий. Прием.

Связь окончилась, и Ковалев вложил трубку в штормовые зажимы. Командующий, по сути дела, повторил задание, определив при этом методу поведения — предупредительность (на этом, видимо, настаивали дипломаты) и настойчивость (этого требовали интересы флота). «Ну что ж, — подумал Ковалев, — до сего дня нас упрекнуть было не в чем — мы были достаточно предупредительны, а кроме настойчивости и терпения, в моем арсенале хоть шаром покати».

Танкер обозначился в сумерках, сияя огнями, которых у него оказалось так много, что можно было подумать, будто в океане вырос развеселый город. Танкер «сидел» на волне, неторопливой и валкой, поэтому и сам двигался едва-едва. «Гангут» легко нагнал его, и Ковалев распорядился сперва идти средним, потом — малым. Он решил становиться на бакштов, иначе говоря — пришвартоваться к корме. Сама эта операция в тихую погоду не представляла сложности, поэтому Ковалев был спокоен и немного рассеян. Когда корабль сблизился почти вплотную с танкером и туда на корму полетел бросательный конец, с авианосца тотчас же сорвались два вертолета и с деловым видом, словно курьеры, взяли курс на «Гангут», один завис с левого борта, а другой с правого. Корабли эскадры тоже застопорили ход.

— Любопытничают, — мотнув головой в сторону вертолета, заметил Сокольников. — Высматривают. — Он облизнул сухие губы. — Вынюхивают.

— Пусть нюхают. Может, до чего-нибудь и донюхаются.

Корабли сошвартовались — говоря бытовым языком, связались, — с танкера подали шланги, натянули ходовой трос, по которому челноком начала сновать тележка, доставив на «Гангут» прежде всего почту, свежие — месячной давности — газеты с журналами, а потом уже пошли зелень, мясо, сыр, колбасы, словом, все, что на военной службе принято называть съестными припасами.