Ветры низких широт

Помимо воды, топлива и продуктов танкер должен был еще доставить и почту, которую ему передали в селе Селиванове. Сокольников уже докладывал Ковалеву, что экипаж заждался писем, дело прошлое, Ковалев и сам предполагал получить письма от жены и от сына, он даже себе не признавался, что соскучился по ним, а между тем от одного только предвкушения, что скоро своими глазами увидит выстраданное Томкино слово, сладко и тревожно замирало сердце. И Севка, этот сорванец, до которого у него так и не дошли руки, тоже небось что-нибудь начирикал. «Вот вернемся в базу, попрошусь в отпуск, подумал Ковалев. — Закатимся мы куда-нибудь втроем. Вот тогда-то я и займусь своим отпрыском. Держись, Севка, спускать портки, правда, уже поздновато, но все ж таки...»

У Ковалева, как и у всякого отца, у которого недоставало времени для воспитания собственного чада, была своя вожделенная мечта. «Выпороть бы тебя», — невесело думалось ему, когда за сыном открывался какой-нибудь грешок.

На авианосце начались полеты: сперва, взревев, круто взмыли в небо «Интрудоры», потом взлетела парочка «Корсаров». Ковалеву хорошо было видно, что самолеты пробегали не более половины взлетной палубы, составляя интервалы между взлетами не более тридцати секунд. Он даже крякнул от зависти — так ловко и слаженно уходили самолеты в полет, — и скоро все небо унизали ревущие треугольники, и на «Гангут» с поднебесья обрушился свистящий грохот.

Крутились антенны локаторов — у средств ПВО была готовность номер один, — и голубые экраны усеяли светло-желтые точки: авианосец поднял в воздух не менее полусотни самолетов. Неожиданно с поднебесья сорвались два треугольника и с грохотом понеслись на «Гангут», но, не долетев до него метров триста, свернули в сторону и за кормой сбросили болванки.

Ближе к полудню авианосец стал сажать самолеты на палубу, там, видимо, тоже пришла пора обеда. На мостик поднялся дежурный офицер.

— Товарищ командир, обед готов. Прошу снять пробу.

— Пробу снимет замполит. Старпом, останетесь за меня, — резко сказал Ковалев и добавил мягче, сам услышав свою резкость: — Я спущусь в каюту помыть руки.

Он почувствовал, что становится раздражительным: предположительно сегодня на связь должен был выйти командующий, а ему практически докладывать было нечего. Эскорт из пяти вымпелов старательно прерывал все его эволюции, и Ковалев понимал, что в этой ситуации он владел только одним оружием — терпением, но оправдает ли это оружие командующий?

— Если выйдет командующий на связь, переключите на каюту.

— Есть, — почти не вслушиваясь в слова командира, сказал Бруснецов.

Создавшаяся ситуация ему тоже не нравилась, но в отличие от командира он был не волен принимать решения, являясь исполнителем чужой воли. Он был сторонником быстрых действий и считал, что давно следовало бы прорваться сквозь строй супостата, уйти в открытый океан и там попытать счастья, но он не спешил лезть к командиру со своими советами, зная его крутой нрав, который не раз испытал на своей шкуре, прежде чем сообразил выработать тактику поведения с ним. Не только командиры изучают своих подчиненных, не в меньшей мере и подчиненные изучают своих командиров, и кто из них больше преуспел в этом деле, бабушка, как говорится, еще надвое сказала.

После полудня авианосец опять поднял самолеты в воздух, но на этот раз они словно бы не замечали «Гангута», а, взмыв в зенит, сразу исчезали в голубой бездне, почти не оставляя за собою реверсивных следов.

«Эти мальчики шутить не будут, — подумал Ковалев. — Потребуется — они ударят без жалости и сожаления. За это, собственно, им и доллары отваливают».

Его размышления прервал вахтенный офицер:

— Товарищ командир, на связи танкер.

— Хорошо, — сказал Ковалев и взял из рук вахтенного офицера трубку. — Я «Гангут». Командир. — Он выслушал приветствия и опять сказал: — Заправляться будем в ночь. Прошу быть в точке в двадцать один тридцать. — Начал говорить капитан танкера, а Ковалев замолчал. — Нет, — и в третий раз сказал он, — мне необходимо, чтобы это произошло ночью. Итак, что у вас? Вода? Топливо, продукты? А почта? Прекрасно. Так что действуйте по своему усмотрению. Повторяю для памяти — рандеву в двадцать один тридцать. Прием. Я «Гангут». — И Ковалев положил трубку. — Старпом, сколько у нас воды?

— Тридцать тонн, — тотчас ответил Бруснецов.

— Прекрасно. Устройте помывочку команде. Воду не жалейте. Пусть и бельишко постирают.

— Время жалко, товарищ командир.

— Наше время, старпом, водица. Есть вода, есть и время.

— Как прикажете поступить с офицерами и мичманами?

— Пусть и они помоются. С ПВО повременим. Помоются позже.